«Еврейское слово»: колонки

Мне было лет десять, родители ушли в театр, и я украл из буфета конфету. Не обратил внимания, что их лежало в вазочке всего две. Вернувшись домой и обнаружив кражу, они ко мне приступили – точнее, отец, которому сладкоежка мама сказала. Я не нашел ничего лучшего, как отрицать: не знаю, не брал. За что получил сполна.

Мощные насосы нагнетают в воздух, которым мы дышим, горячие темы – о политике, милиции, ЖКХ, терроризме. Частью управляют этими насосами журналистское рысканье и вдохновение, но общее руководство – государственной пропаганды. Современной, насколько возможно энергичной, использующей новые ноу-хау. Она вовсе не против публичного произнесения миллиардов слов, она за. Потому что где миллиарды, туда махнуть горстку, а то и всего лишь щепотку вранья – плевое дело. Видимость темы большого масштаба сохраняется. Видимость правды тоже. Так же как видимость политики, коррупции, ЖКХ, а не они сами. И ведь всего от нескольких крупиц!

2 апреля показали по каналу «Культура» фильм Вайды «Катынь» (мы писали о нем – «ЕС» [] № 11 за 2008 год). После просмотра было устроено в студии ток-шоу «Послесловие». Вел его политический журналист Третьяков, приглашены были академик истории, в дополнение к нему преподаватель истории из МГИМО, директор госархива, депутат Госдумы Косачев и кинорежиссер Михалков. «Катынь» фильм трагический, кончается массовым убийством беззащитных польских офицеров энкавэдэшниками. То ли гости оказались под непосредственным впечатлением от кино, то ли обдумав, как себя вести перед камерами, они начали обсуждение мрачновато, немногословно, серьезно. Соответственно боли увиденного заодно с нами, зрителями.

Предмет обсуждения сразу и открыто расслоился на два плана: фильм – и история как таковая. О фильме говорили много меньше, отдавали должное Вайде, словом, вполне пристойно. Но это был гарнир, мясо – история. От академика ожидали ума, знаний, благородства – так он свою партию и провел, безукоризненно. Ясно выступил архивист, картину преступления нарисовал недвусмысленную, точно описал, какая работа проводится госхранилищем. Третьяков в красной рубахе следил, чтобы происходили столкновения мнений и чтобы говорившие не поддались, не дай бог, слишком решительному сочувствию полякам. С первых слов он предупредил, что как ведущий должен играть роль провоцирующую. То есть вышел из списка нормальных участников, стал разыгрывающим. Но нам, сидящим перед экраном, было не до того, чтобы анализировать, говорит он что-то потому, что так думает, или чтобы вызвать кого-то на спор.

Фишкой собрания был Михалков. Джокер, который имеет право хода против правил, на свой выбор, непредсказуемо. Скорбь, которую выражало его лицо, смятение от того, что не может разгадать загадку, желание дойти до сути – были намного скорбнее, смятеннее и желаннее, чем у всех остальных. Но он же артист, и замечательный. Не играет ли он? Больше того: способен ли он не играть? Положение его было не простое: подавая себя как киноперсону мирового уровня, как личного друга Вайды, ни на любви к родине, ни на риторике не выедешь. Что же он скажет?! Я хочу понять, сказал он, кто это сделал. Мы убили поляков? А своих, русских тоже мы? Кто эти мы?.. Повторял и повторял.

Ему объяснили: да, да. Механизм такой был. Механизм уничтожения. Он действовал уже независимо от исполнителей. Михалкову немного полегчало: если механизм, тогда что говорить. Тада ланно… Между тем, сцена разыгрывалась известная, знаменитый эпизод мировой литературы. «Так кто же убил?» – спрашивает в «Преступлении и наказании» Раскольников у следователя Порфирия Петровича. «Как кто? – отвечает тот. – Да вы и убили». То есть конкретно поляков не Михалков, конечно, возраст не тот, но раз механизм, то, например, папа его как часть механизма уже подходит. Да и сам он, сын, на себя кое-какой материал дает. Яйцо, что ли, кинул в него паренек из протеста, и когда обидчика схватили и поставили на колени охранники, Никита от души въехал ему ногой в лицо. Что приводит на память последнюю мизансцену «Катыни», когда двое держат, а третий стреляет в затылок.

Но не это имел я в виду, начиная колонку. Историк-мгимист улучил минуту сказать, что мы освободили Польшу от гитлеровской оккупации. И Косачев подхватил: вот именно, мы принесли им свободу. В придаточном предложении: власть, конечно, была просоветская, нами поставленная (читай: заперли в зиндан, назвав его Дворец науки и культуры), но это, мол, дело второстепенное. А к этому еще и то, что в 1920-е годы они уничтожали наших красноармейцев, попавших к ним в плен. Враньишко, так сказать, по месту упоминания – не по содержанию. Но осадок такой, что фильм пошел псу под хвост. Вроде как мы Катынью с ними за все и поквитались.