В истории нашего общественного развития был поворот, с которого всеобщее признание возвело деньги на степень руководящего начала. С этого-то времени евреям, единственный промысел которых — ростовщичество, — обеспечивал им огромную выручку даже без надлежащего труда, оказалось предоставлено право на первенство в обществе столь жадном до денег, тем более, что это право евреи сами и принесли с собой.
Современное образование, доступное только классам состоятельным, прежде всего оказалось доступным для евреев и тем унизительно для себя обратилось в предмет роскоши.
С этого же момента в нашу общественную жизнь вступает образованный еврей, отличие которого от необразованного еврея мы должны точно принять во внимание.
Образованный еврей произвёл невероятнейшие усилия, чтобы лишить себя заметных признаков своих низших единоверцев. Во многих случаях он даже признавал целесообразным действовать путём принятия христианского крещения, лишь бы только уничтожить все следы своего происхождения. Но такое усердие никогда, однако, не давало ему полной возможности получить ожидаемые результаты. Оно приводило лишь к тому, что оставляло его в полном одиночестве и тем создало из него такого бессердечнейшего человека, что мы вынуждены были отказаться даже от прежней нашей симпатии к трагической судьбе его племени. За ту связь, которую он специально разорвал со своими соплеменниками, еврей не смог приобрести иной, высшей связи с обществом, до уровня которого он захотел подняться. Даже образованный еврей состоит в связи лишь с теми, кто нуждается в его деньгах, а деньгам никогда полностью не удавалось заключить между людьми успешную связь.
Поэтому чуждо и безучастно находится еврей среди общества, которого он никогда не поймёт, к склонностям и стремлениям которого он не чувствует симпатии, история и развитие которого его не волнуют. В таком положении мы видели еврейских мыслителей: мыслитель — взирающий назад поэт, настоящий же поэт — предсказывающий пророк. Но такое пророческое творчество возможно лишь при глубочайшей, полной искренности симпатии к великой, бессознательно чувствуемой поэтом силе общности. Исключенный из этой природной общности из-за своего происхождения и оторванный от общения со своим собственным племенем, даже наиболее способный еврей всё своё образование не может не считать только роскошью, т. к. он в конце концов не знает, что с ним делать. Частью этого высшего образования стали изящные искусства и между ними — музыка, которой, в отличие от иных искусств, всегда легче научиться.
Музыка, даже обособленная от других изящных искусств, усилиями величайших гениев достигла наивысшей выразительности.
Но и в связи с ними, она способна иногда выражать только ничтожное и тривиальное.
То, что образованный, знакомый с искусством еврей хотел выразить в своих попытках создать художественные произведения, могло быть только ничтожным и тривиальным, т. к. само искусство было для него лишь предметом роскоши.
Настроение, которое одушевляет еврея в его творчестве, — вне искусства; к содержанию художественных произведений он безразличен: только форма ещё интересует его.
Еврею всё равно что сказать в произведении искусства, остаётся вопрос — как сказать, и этот вопрос для него единственный, достойный заботы.
А ведь ни одно искусство, кроме музыки, не даёт такого широкого простора творить вне определённых образов и быть, таким образом, вполне бессодержательным.
Всё, что в музыке, как в обособленном искусстве можно было выразить — всё выражено, всё исчерпано в ней творчеством величайших гениев.
После них оставалось только подражать. Подражать, правда, можно удачно и успешно, как делают попугаи, подражая человеческой речи; но подражание в искусстве так же невыразительно и бесчувственно, как подражание этих шутовских птиц.
Вот что можно сказать о подражании, о достойном обезьян копировании приёмов музыкального творчества со стороны наших еврейских "делателей музыки", которые если и внесли в искусство хоть что-нибудь оригинальное, то лишь своеобразный акцент.
Этот еврейский акцент — яркая особенность всего племени, принадлежит не только простым евреям, оставшимся верными своему племени, но он имеет настойчивое поползновение остаться и у образованного еврея, с каким немалым старанием образованный еврей ни пытался бы от него избавиться.
Такова неудачная судьба образованного еврея, и создалась она всё теми же особенностями его общественного положения.
Как бы ни были произвольны и отвлечённы вдохновения нашей творческой фантазии, есть в них неизменная связь с естественной почвой, душою народа, которому они неизменно принадлежат.
Истинный поэт, в какой бы отрасли искусства он ни творил, неизменно находит художественные побуждения и мотивы творчества в безыскусственной жизни своего народа, которую наблюдает и изучает с полной любовью.