Еврипид и его трагедийное творчество: научно-популярные статьи, переводы

            Предо мною ни в чем не виновны трояне:
Муж их ни ко

ней моих, ни тельцов никогда не похитил;В счастливой Фтии моей, многолюдной, плодами обильной,
Нив никогда не топтал; беспредельные нас разделяют
Горы, покрытые лесом, и шумные волны морские.

Так-то первоначальный мотив, будучи утерян, оставил после себя очень чувствительный пробел.

И не ему суждено освободить Елену. Правда, для нас «Илиада» кончается сценой свидания Ахилла и старца Приама – той знаменательной сценой, в которой эти две безусловно романтические натуры впервые познали и полюбили друг друга; только из позднейших источников узнаем мы дальнейшее. Ахилл не освобождает Елену – он не хочет, не может ее освободить. Он воспылал страстью к младшей дочери троянского царя, к Поликсене, прозрачное имя которой характеризует ее как богиню смерти. Здесь мы находим в полной сохранности черту древнейшего предания; но мы знаем сверх того, что имя вождя похода Агамемнона было у спартанцев лишь эпитетом Зевса и что, по общераспространенному преданию, Ахилл вместе с Еленой наслаждались вечною жизнью на островах блаженных. Все эти черты помогают нам разобраться в гомеровской традиции и восстановить первоначальную форму мифа.

А теперь оставим эту первоначальную форму; вникнем в ту, которую мы знаем из «Илиады» и «Одиссеи».

III

Правда, вникая в нее, мы не должны скрывать от себя, что не только «Илиада» и «Одиссея» – произведения двух различных эпох, но и внутри каждой из этих двух поэм могут быть различаемы более древние и более поздние части. Согласно древнейшей концепции, как было сказано выше, Елена похищена троянцами против своей воли и ее супруг горел желанием («Илиада», песнь II):

Страшно отмстить за печаль и за стон похище

нной Елены.

Это представление было самым естественным, пока Елена, как подобало женщине с точки зрения древнейшего эпоса, пребывала, так сказать, за сценой, заслоняемая подвигами витязей, ликованием победителей и стонами умирающих; но в своем дальнейшем развитии ионийский эпос, параллельно с развитием самой жизни в вольной и счастливой Ионии, принял и женский быт в свою поэтическую рамку: автор III песни «Илиады» – одной из самых поздних, но и самых прелестных – вздумал сделать своей героиней Елену. Со своей поэтической точки зрения он не без основания отверг безвольную пленницу: физическое принуждение он заменил психическим. Его Елена не была похищена, а дала себя похитить: дала потому, что ее обольстила Афродита. Теперь, в Трое, она пришла к сознанию своего греха: кающейся живет она у своего нового мужа, ненавидимая всем царским домом, которому она принесла войну как приданое… Только сам Приам всегда к ней «ласков как отец», по ее собственному признанию. Да и герой Гектор, ее деверь, слишком велик и благороден, чтобы еще более унижать и без того убитую стыдом и горем грешницу.

Но перейдем к действию. Сцена – троянская стена, с которой открывается вид на всю долину Скамандра. Там, друг против друга, ахейская и троянская рати. Воины отдыхают: поединок Менелая с Парисом должен решить исход войны. На стене сидят троянские старцы с самим Приамом; последний посылает за своей невесткой Еленой. Знаменито на все времена описание впечатления, произведенного ее появлением на старцев: «Нет, – говорят они, —

            осуждать невозможно, что Трои сыны и ахейцы
Брань за такую жену и беды столь долгие терпят:
Истинно, вечным богиням она красотою подобна!» —

это чисто эллинское «оправдание красотою», как его можно назвать. Но грешницу не радует это оправдание, оно лишь усиливает в ней чувство стыда и раскаяния. На ласковое обращение Приама она отвечает горьким словом самоуничижения:

«Ты и почтен для меня, возлюбленный свекор, и страшен!
Лучше бы горькую смерть предпочесть мне, когда я решилась
Следовать с сыном твоим, как покинула брачный чертог мой,
Братьев, и милую дочь, и веселых подруг мне бесценных!
Но не сделалось так; и о том я в слезах изнываю!..»

И это самоуничижение не оставляет ее при всех ответах, которые она дает царю, желающему узнать от нее имена ахейских вождей. Вот Агамемнон: «он был мне, бесстыжей, некогда деверем, – грустно заканчивает она свое объяснение, – если только это когда-либо было». Вот Одиссей, вот Аянт, а там дальше – критянин Идоменей. Но где же ее братья, божественные Диоскуры, Кастор и Полидевк?