Еврипид и его трагедийное творчество: научно-популярные статьи, переводы

Является Ахилл. Она хочет скрыться от него, с именем которого она породнила свои девичьи грезы, но скрыться негде; она видит его, блистающего красотой и отвагой, готового пролить свою кровь за ту, которую без его ведома нарекли его невестой, – видно, смерть не так уж страшна. Это – второй урок любви. Пусть правда на ее стороне – она видит и верит, что и ее отец прав, и что эти две правды вступят друг с другом в убийственный бой, если их не примирит любовь. Отец указал ей цель, жених указал ей и путь: теперь она более не колеблется. Не под гнетом насилия, нет – добровольно отдает она себя в жертву за отца, за жениха, за войско, за ту «Элладу», любить которую ее научили любимые уста; ее свободная, вдохновляемая любовью воля разобьет ярмо Необходимости.

Такова сила голубицы. Ей не дана творческая отвага, созидающая идеалы жизни; ей даны любовь и верность, а с ними – способность воспринимать и беречь семя идеала, зароняемое в ее душу любимым человеком, беречь его до самозабвения, до жертвы… Так, видно, понимал женщину Еврипид.

1900

2. Миф о жертвоприношении Ифигении

Картина принесенной в жертву за войско девы во все времена была незабвенна для эллинского и эллинизованного человечества; ее имеет в виду и Лукреций в знаменитом антитеистическом вступлении к своей поэме:

Вот я чего опасаюсь: ты можешь подумать, мой Меммий,
Что нечестивого знанья ты вкусишь начала и ступишь
На преступления путь. О, не бойся: религия чаще
Людям являла пример нечестивых, преступных деяний.
Иль ты не знаешь, в Авлиде как жертвенник девы Дианы
Девичья кровь окропила? Как Ифигению заклали
Эллинской рати вожди, наилучшие первые мужи?
Вот белоснежной повязкой стянули роскошную косу,
Щеки с обеих сторон концами ее окаймляя;
Вот она видит: стоит в безутешной печали родитель
У алтаря – палачи под полою булат обнаженный
Держат – сограждан толпа с приближеньем ее прослезилась.
Видит – и в страхе немом подогнувши колени, слабеет.
Не помогла горемычной и память о том, что Атрида
Первая именем нежным отца эта дочь одарила:
Нет, ее руки мужей, трепетавшую, подняли – так-то
Деву алтарь осенил… но не с тем, чтоб священных обрядов
Почесть вкусив, отослать под напевы ее Гименея;
Нет; чтоб нечистая чистую длань перед свадьбой самою,
Длань дорого отца, принесла ее в жертву богине
Ради попутных ветров и счастливого выхода флоту;
Скольких советчицей зол могла быть религия людям!

Страшная картина, бесспорно; только чья она? Еврипида? Нет, не Еврипида; у Еврипида героиня с восторгом жертвует собою за отца и родину. Если затем взглянуть на помпеянскую фреску, и там тот же протест молодой жизни против жестокой смерти, и там не Еврипид. Очевидно, посмертной драме младшего трагика не удалось изменить традицию; но как возникла эта традиция? И в чем состояла она?

Это наводит нас на вопрос об истории мифа о жертвоприношении Ифигении. Проследим ее в различных стадиях ее развития.

У Гомера Ифигения и ее жертвоприношение не упоминаются; значит ли это, что он их не знал, что соответственное предание возникло лишь в последующие времена? Так обыкновенно полагают: всё же есть два места, которые при этом условии трудно понять. Про Калханта («Илиада», песнь I) сказано, что он «предводительствовал ахейцам в Илионе благодаря своему ведовству» – действительно, своим пророчеством, что Артемида требует себе Ифигении, он открыл ахейцам доступ к Илиону. Ему же, когда он именем Аполлона приказал Агамемнону отдать Хрису обратно его дочь, гневный царь ответил (там же): «прорицатель горя, никогда ты не вещал мне хорошего слова», – это понятно, если допустить, что он в Авлиде потребовал от него жертвоприношения дочери. Итак, я полагаю, что Гомер знал о нем, но нарочно его замалчивает; дочереубийство Агамемнона было так же противно его гуманной душе, как и мужеубийство Клитемнестры и матереубийство Ореста, которые он тоже старается затушевать.