Европа-45. Европа-Запад

— Блеф, все блеф! К нам на днях приплелся один английский майор, удрал из Альп. Он был среди пленных, которых погнали на строительство этого редута. Задушил какого-то эсэсовского офицера, переоделся в его форму, украл машину с радиостанцией, ехал через перевал, потом у него отказали мотор и тормоза, он чуть не разбился, но врезался в табун лошадей и таким путем спасся. Навьючил радиостанцию на лошадь, сам сел на другую и так, весь в крови, приехал к нам. Я устроил его в пансионате синьоры Грачиоли, он там чуточку оправился и теперь информирует нас о том, что делается на свете. Сидит день и ночь с наушниками.

— А редут, редут? — нетерпеливо спросил Михаил.— Что с ним?

— Редута нет. Майор рассказывает так. Их согнали туда к какому-то альпийскому озерцу, чтобы строить. Но на месте не оказалось ни одного мешка цемента, ни одного круга арматуры, ни одного перфоратора. Только лопаты. А там ведь камень, лопатой не угрызешь. Материалы для редута должен был закупить какой-то барышник в нейтральных странах. Но он вовремя удрал оттуда, и теперь редут держится только на Кальтенбруннере и Отто Скорцени. Ждут туда Гитлера, если тот вырвется из Берлина. Наш дуче тоже, конечно, рванет туда. Хотелось бы поймать его здесь, не выпуская из Италии, но если даже ему удастся добраться до так называемого редута, то там их всех, и Гитлера, и Муссолини, и Кальтенбруннера, можно будет взять голыми руками. В крайнем случае хватит одного охотничьего ружья.

— Захватить Гитлера живым — то до дьябла интересная акция, — промолвил пан Дулькевич.—То целое военное приключение, пся кошчь!

— Война — это сплошное приключение, — усмехнулся капитан. — Хотите приключений — пробирайтесь в Австрию. Я вас не могу задерживать. Вообще же честному солдату и здесь найдется достаточно работы.

— Наверно, мы останемся здесь, — сказал Михаил. — Как, товарищи?

— Если здесь продолжается война, то было бы бессмысленно уходить от нее, — поддержал его Сливка.

— Значит, поехали к синьоре Грачиоли? — сказал капи-тан Билл.

— Пся кошчь! — воскликнул пан Дулькевич. — Пан капитан — это целый рудник, шахта с информацией. Всю войну мечтал встретить такого интересного собеседника. Я начинаю изучать итальянский язык, пся кошчь! Везите нас к синьоре Грачиоли!

Через полчаса они уже ехали на тупорылом грузовичке по шоссе над горной речонкой Мера. По обе стороны дороги без конца пестрели рекламы: «Тончайшее белье — женское и мужское», «Удобнейшие гостиницы», «Очаровательнейшие ландшафты», «Крепчайшие вина».

— Все как в Америке! — радостно воскликнул Юджин.— Ничего обычного, все наилучшее.

Но реклама бледнела перед писаниной, прославляющей режим дуче.

Везде: на гигантских щитах, на стенах белых домов, на мостах, на стесанных боках скал,— везде бросались в глаза цитаты из речей Муссолини, подписанные большой буквой М. «Верить, бороться, слушаться»,— поучал дуче со стены домика. «Дуче га семпре рачионе!» — «Дуче всегда прав!» — кричала надпись с высоченной афиши. В скалы были забиты железные скобы с таким расчетом, чтобы едущий по шоссе читал в перспективе бесконечную надпись: «Д-У-Ч-Е-Д-У-Ч-Е-Д-У...» Железные скобы бежали над шоссе двадцать, пятьдесят, сто километров. Уже речка влилась в озеро Комо, уже машина проскочила мост возле Сорико и побежала вдоль западного берега озера, а вверху на скалах без конца сплетались стальные скобы, вдалбливая в мозг ненавистное, проклятое слово.

— Хоть бы поснимали эту гадость! — сказал Михаил.

— Этих скоб не снимали даже тогда, когда в Италии обдирали все железки: ручки от дверей и шпингалеты на окнах, — усмехнулся капитан. — А теперь нам просто некогда. Приходится воевать.

— Разве это отняло бы много времени?

— О-о, у нас вся Италия размалевана. Муссолини хорошо знал, как повлиять на латинскую психику. Слова, слова, торжественные, напыщенные. Призывы, обещания, угрозы. Спросите Пиппо, он вам скажет, что в Италии никто не имел обеспеченной работы, кроме маляров, которые днем и ночью должны были выписывать на стенах и скалах лозунги дуче. Придворные блюдолизы рисовали Муссолини в самых удивительных позах. Дуче голый до пояса натирается снегом. Дуче поднимает огромные гири. Одетый в прекрасный черный костюм, в высоких ботфортах со шпорами, в черных кожаных рукавичках, он сидит в стальной клетке вместе со львицей и гладит страшного зверя.

А все итальянцы знают, что дуче — кривоногий человечек с куриной силой, что у него язва желудка и ест он только манную кашу. Когда-то итальянцы были знаменитыми художниками, теперь они стали малярами. Когда-то мы жили бедно, но весело. При Муссолини мы умирали с голоду и двадцать четыре года носили траур по убитым, расстрелянным и брошенным в тюрьмы.

— Я слушаю все это, и мне вспоминается Германия,— прошептала Дорис на ухо Михаилу. — Ведь у нас все было в точности так. Только здесь все как будто несерьезное, смешное. А у нас — хмурое, угрожающее.

— Уверяю вас, что в Германии сейчас тоже смешными кажутся все глупые выдумки, связанные с культом Гитлера, — сказал Михаил.