Европа-45. Европа-Запад

Переправившись через мост, машины сразу брали вправо и останавливались неподалеку от двухэтажного кирпичного дома, что некогда служил школой, а теперь должен был стать прибежищем для многих тысяч людей. Зажигательная бомба несколько месяцев тому назад попала в здание школы. Сгорело все, что только способно было гореть. Остались стены. Два этажа изрешеченных стен, кирпичная коробка, внутри которой ощетинилась навстречу людям каменная лестница; она никуда не вела, а просто висела на остатках стальной арматуры, ежесекундно угрожая рухнуть на головы тем, кто искал в этих стенах прибежища.

Машины скучивались на площади перед школой, останавливались на некоторое время, и сразу же оживали их кузова, вернее, то, что находилось в кузовах; люди растекались во все стороны, подобно весенним потокам.

Это были свои, родные лица, родные голоса, знакомые глаза с печатью страдания и огоньком гордости — это были советские люди!

Не спрашивая, Михаил догадывался, кто они и откуда, видел, кто какие дороги прошел, какие муки претерпел. Вот семьи из Псковской и Новгородской областей, вывезенные гитлеровцами на поругание, вывезенные при отступлении, лишь бы только не оставлять на испепеленной земле ни единой души. Это семьи, которые лишь по воле случая спаслись от смерти. Старики и малые дети до сих пор еще не опомнились, до сих пор не сбросили с себя растерянности и страха, который охватил их на этой чужой и враждебной земле.

А вот белорусские партизаны, освобожденные из лагерей уничтожения, из тюрем, где их подстерегала смерть: ведь партизан ждала только смерть, и они это хорошо знали. Лица их, без единой кровинки, были землистого цвета, в глазах застыло удивление: все еще не могли осознать, как удалось им вырваться из когтей смерти.

Бывшие военнопленные, которым посчастливилось бежать из концлагерей, из офицерских шталагов и каторжных команд, прибыли сюда с оружием в руках,— видимо, партизанили на противоположном берегу Рейна, да так бы и партизанили до конца войны, если б не велели ехать сюда, если б союзники не приказали снова превратиться в солдат, хоть и с оружием в руках, хоть и свободных, но все же пленников: приказ заставлял идти только на запад. Правда, его еще можно было как-то обойти и остаться там, где тебя застали американские войска, но ни в коем случае нельзя было повернуть на восток. Только на запад!

И людям, которые всю войну лишены были возможности свободно двигаться, людям, для которых символом, олицетворением свободы служило прежде всего движение, возможность передвигаться, возможность покинуть наконец места своего рабства, приходилось покоряться этому непонятному приказу и тысячами, сотнями тысяч ехать на запад, за Рейн, в смутной надежде на то, что уже оттуда они как-нибудь доберутся домой. Ехали, чтобы только не оставаться в этих ненавистных местах, где они познали рабство.

Михаилу поручено помочь этим людям вернуться домой. Он один станет здесь, возле Бонна, и остановит эти потоки машин, эти людские реки, станет, будто сказочный единоборец, выйдет на состязание со сложной военной машиной, запущенной чьими-то ловкими руками, запущенной не здесь, на берегу Рейна, а в высоких штабах, далеко от фронта, от Германии, возможно далеко от Европы вообще.

Собственно, людские потоки здесь уже и останавливались. Нужно было заботиться о другом — подыскании для них пристанища. Дел еще предстояло непочатый край.

Как только серебристый «мерседес» остановился среди американских «студебеккеров» и как только Михаил вышел из машины, в глаза ему прежде всего бросились не кирпичные развалины бывшей школы и не тесно заставленный машинами клочок размокшей от дождей земли. Первое, что он увидел, были потоки людей, которые буквально выплескивались из машин, но не разливались во все стороны, а устремлялись все к одному месту, ниже школы, к невысоким зеленым деревьям. Там были натянуты две длинные, низкие, провисшие посередине палатки. Люди должны были пройти через эти палатки, точно через какое-то чистилище; кто-то невидимый направлял русло человеческих рек прямо к этим палаткам с обвисшими брезентовыми боками, а уже там, в полутьме, в чревах этих таинственных шалашей, происходил странный процесс расщепления сплошных людских ручейков на отдельные капли...

Подозвав Попова, Михаил подошел к палаткам.

То, что он там увидел, вызвало в нем яростный приступ бешенства.

— Что это такое! — крикнул он.— Попов, вели им тотчас прекратить это паскудство!

Было от чего прийти в бешенство.