Европа-45. Европа-Запад

И в это мгновение они услышали автоматную очередь. Звон разбитого стекла и треск высаживаемой рамы до них не долетел,— только глухой шум...

Тормоза у обеих машин запели тонкими и тревожными голосами. Люди попадали в наклоненных от внезапной остановки «джипах», вскочили и побежали на звук выстрелов, туда, где ночная тьма выплюнула из своего мокрого рта раскаленную слюну огня.

Скорее всего, Дулькевич тоже выстрелил из своего пистолета. А может быть, и не успел. Не знал ничего. Его прошило чем-то длинным и жгучим, начиная от плеч и кончая ногами. Пули прошли сквозь грудь, сквозь сердце и, наверно, зарылись в землю под ногами, как зарывается острая стрела молнии. Земля уже перестала быть ничейной. Та земля, на которой он стоял, на которой томился под проливным дождем и ждал врага, становилась отныне его собственностью, надолго, навсегда, навеки!

Он еще дышал. Когда упал и твердый козырек конфедератки перестал защищать его, он почувствовал на лице прикосновение дождя.

Мокрый хаос окружал его отовсюду, серая вода застила глаза, он ничего не видел. Одну лишь воду. Хотел вытереть очки и не смог.

Только и мог лежать и смотреть, как стекала по круглым стеклам вода.

Застонал ли он хотя бы?

Попов и шофер добежали до того места, где он лежал, и чуть об него не споткнулись. То ли хотели помочь ему, то ли погнались за тем большим и темным, что с ревом, звоном и выстрелами выпрыгнуло из окна? Не все ли ему равно теперь?

Нестерпимо, когда дождь заливает очки.

Попов и шофер, не сговариваясь, наклонились над паном Дулькевичем, осторожно подняли его и понесли туда, где стояла машина — черный лимузин с красно-белым флажком. Красное и белое — польские цвета.

В машине пахло бензином. Так уютно и сухо было здесь после дождя. Но пан Дулькевич уже не чувствовал этого. Он был мертв.

Люди, что приехали с Юджином, побежали за беглецами, ничего не видя в темноте, стреляя наугад.

Долетала ругань. Юджин на чем свет стоит поносил дождь, темноту и пана Дулькевича вместе с Поповым, которые не послушалась и приехали сюда. Он еще не знал, что Дулькевич мертв. Встретил Попова и шофера, несущих майора в машину, но ничего не сообразил и продолжал ругаться. А все из-за этих мешков, набитых отрубями, этих лодырей, могущих проспать всю Америку!

Михаил звал его, стоя у входа. Там уже стояли Тильда и Вильгельм. Дверь не поддавалась. Михаил и Вильгельм старались высадить ее плечами, но мокрое дерево только трещало. А Тильда то торопила их, то хватала за плечи, умоляя повременить: и тогда до нее глухо доносился детский плач. Малютка кричала где-то далеко-далеко, голос ее долетал как бы сквозь толщу воды.

— Ломайте! — кричала Тильда и тут же оттаскивала мужчин от двери, чтобы опять прислушаться.

Плечо Юджина вклинилось между плечами Михаила и Вильгельма. Дверь застонала, треснула пополам. Тогда они стали лупить в эту щель, расширять ее, ломать. Вильгельм проскользнул в образовавшееся наконец отверстие, пробежал коротким коридором, толкнул еще одну дверь. Темноту прорезал яркий сноп света. Ослепленный, он на мгновение постоял на пороге, потом бросился в это освещенное пространство и вылетел оттуда с конвертом в руках. Ребенок кричал истошным голосом. Тильда протянула руки сквозь разбитую дверь:

— Дайте ее мне, скорее дайте мне!..

Вильгельм протянул ей крошку.

Стрельба отдалялась. Где-то там, среди груды развалин, еще продолжалось преследование: одни убегали, другие гнались. Гнались, не зная, не видя беглецов.

— Убежали! — сказал Юджин.— Убежали, гады! Ну и черт с ними! Главное — мы все же отвоевали ребенка! Пригодилась мне моя миссия «Пейпер-Клипс». Хоть для этого пригодилась!

Тильда побежала с ребенком на руках к машине пана Дулькевича. Попова и шофера еще не было, и никто не знал, что майор убит. В его лимузине было тепло и сухо, и Гильда побежала туда, ничего не сказав своим спутникам.

— Пан Дулькевич ранен,— сказал Михаил.— Даже не верится, что он ранен.

— Сам виноват,— сказал Юджин.— Мог бы сидеть себе, попивать коньяк и любоваться Тильдой. ...А господ эсэсовцев мы все же прошляпили. Заговорился с майором, будь он неладен!

— Кто-то идет,— сказал Вильгельм, настороженно прислушиваясь к шорохам ночи.

И в самом деле, к ним двигалось что-то черное, громадное...

— Стой! — крикнул Юджин, направляя луч фонарика на странную группу.— Стой! Буду стрелять!

Желтый луч выхватил из темноты две мокрые фигуры, скользнул по могучему плечу, которое могло принадлежать одному только Максу Каулю, запутался в густой, рыжей, как глина, бороде, впитавшей в себя воды не меньше, чем впитывает губка.

— Лаш! — увидя эту бороду, воскликнул Вильгельм.— Это один из них! Макс, где ты его поймал?

— Не пытайся бежать! — предупредил Лаша Юджин, направляя фонарик прямо в глаза бородачу.— Не пытайся бежать.