Европа. Борьба за господство

В самой Европе стали формироваться новые транснациональные идеологические и геополитические разделы и союзы. Дамасский «бунт» и последовавшие за ним гонения на евреев в Западной и Центральной Европе ускорили возникновение международного еврейского сообщества после 1840 года. «У нас нет собственной страны, – заявил рабби Ицхак Лизера на съезде евреев в Филадельфии в августе 1840 года. – У нас больше нет правительства, под защитой которого мы могли бы жить в безопасности»; но все же «мы славим израильтян как братьев, независимо от того, где их дом – в тропиках или на полюсах земного шара».[597] Материально и морально поддерживаемые богатыми диаспорами во Франции и Британии активисты принялись выступать против правительств и организаций, проводивших откровенно антисемитскую политику. Так, Моисей Монтефиоре и француз Адольф Кремье отправились в Дамаск, чтобы потребовать освобождения обвиняемых, а Ротшильды встали на защиту русских евреев, которым грозила высылка за черту оседлости. Еврейский «интернационал» враждовал с рядом государств, в особенности с Российской империей, но главным врагом еврейства считался транснациональный римский католицизм. Разумеется, такое поведение евреев не могло не стимулировать то самое явление, с которым евреи пытались бороться. «Еврейский национализм вовсе не мертв, – утверждала французская католическая газета «Юнивер» в 1840 году. – Налицо религиозные узы между талмудистами Эльзаса, Кельна или востока и господами Ротшильдами и Кремье». В статье далее говорилось о «чувстве единства, которое объединяет евреев, побуждает действовать слаженно во всех уголках мира, и посредством своих денег они могут, когда им удобно, управлять почти всей прессой в Европе».[598] Таков был парадокс еврейского интернационализма: он увеличил «цену» дискриминации, но также повсеместно сделал евреев более уязвимыми.

Еврейский интернационализм опирался на универсалистские принципы, не был сугубо национальным. Большинство евреев верило, что их собственная свобода возможна исключительно в широких рамках европейской социальной и политической эмансипации; они отказывались признавать, что этот процесс также высвобождает антисемитские настроения и национальные права евреев, вероятно, его придется обеспечивать за счет прав других народов. Перед тем как отправиться в Дамаск в 1840 году, Монтефиоре заявил, что отстаивает «мнение всего человечества», которое якобы «возмущено преследованием наших угнетаемых и страдающих братьев». Монтефиоре объяснял, что его поездка – не просто выражение сугубо еврейской солидарности, что она призвана «побудить правительства на востоке к приверженности более просвещенным принципам управления… в частности, заставить эти правительства отвергнуть применение пыток и установить главенство закона над сумасбродством и произволом».[599] За этими «гуманитарными» усилиями скрывалось не желание колонизировать обсуждаемые государства, а стремление сделать их более комфортными для проживания и превратить, в конечном счете, в жизнеспособных членов европейской государственной системы.

Также 1840-е годы ознаменовались возникновением новой европейской транснациональной геополитики, отразившей массовые социальные и экономические изменения последних пятидесяти лет. Британия уже пережила очередную промышленную революцию, а многие другие государства, прежде всего на западе, были готовы последовать ее примеру. Индустриализация, урбанизация, железнодорожный бум, рост численности буржуазии, появление «пролетариата» – все это, в большей или меньшей степени, было свойственно Европе в целом, пусть и реализовывалось в разных странах разными темпами. То же самое верно относительно отчуждения, забастовок рабочих и классовых конфликтов. За происходящим в начале 1840-х годов наблюдал радикальный молодой журналист Карл Маркс. Он жил и писал в Прусском Рейнланде, где быстро велась индустриализация и где прокладывались первые железные дороги Германии. В этом окружении сформировалось Марксово материалистическое понимание истории как процесса классовых конфликтов, проистекающих из различия социально-экономических интересов. В 1844 году он встретил своего единомышленника Фридриха Энгельса, и вскоре они вдвоем приступили к работе над «Немецкой идеологией». Единственным ответом преобладающей капиталистической несправедливости, утверждали Маркс и Энгельс, является «коммунизм… идеал, к которому реальность вынуждена будет приспосабливаться». Осознание этого произойдет, только если европейский пролетариат поймет, что у рабочих больше общего друг с другом, чем со своими угнетателями. В конце сентября 1845 года группа левых британских чартистов, немецких рабочих и ремесленников и других европейских революционеров собралась в Лондоне, чтобы организовать «Братство демократов»; хотя Маркс и Энгельс не присутствовали на съезде, они сыграли важную роль в подготовке этого мероприятия. Так родился социалистический интернационализм.[600]