Война, разумеется, определяла европейскую внутреннюю политику. Поначалу она помогала исцелить внутренние разлады. В Австро-Венгрии правительство воспользовалось этой возможностью, чтобы приостановить работу парламента. Ирландские гомрулеры и юнионисты единодушно предпочли схватку с Германией стычкам между собой. Консерваторы сплотились для поддержки военных усилий либерального правительства, не столько ради защиты Бельгии, сколько чтобы помешать Германии раздавить Францию и тем самым уничтожить привычный европейский баланс сил.[886]
Среди левых Независимая лейбористская партия высказалась за войну (но против капитализма) и заподозрила Германию в агрессии вследствие ненависти к «круппизму».[887] Во Франции левые и правые объединились в «Union Sacrée»,[888] чтобы сражаться с захватчиками. В России общественное мнение также сплотилось вокруг царя, когда тот решил воевать с «тевтонами» и реализовать «историческую миссию» по овладению черноморскими проливами. Дума проголосовала за повышение налогов и военные кредиты. В Германии социалисты подписали Burgfrieden – «мир в крепости» – на период военных действий; кайзер объявил, что больше не признает партий – «есть только немцы». Все основные парламентские партии одобрили выделение правительству необходимого финансирования в 1914 году; без этих денег конфликт очень быстро угас бы сам собой либо завершился бы поражением того государства, где не удалось достичь согласия. Главной причиной, по которой немецкие и французские социалисты поддержали националистов, было вовсе не «ложное сознание», а опасение того, что иначе они окажутся в милости царского деспотизма или кайзеровского абсолютизма. В этих условиях призыв Второго интернационала к всеобщей забастовке во имя «удушения» империалистической войны и скорой революции остался втуне.Ход войны определял большую политику Великобритании и Франции на протяжении 1915–1916 годов.[889]
Обсуждались назначения военачальников, добыча ресурсов и вопрос о необходимости некой инновационной стратегии – наподобие Дарданелльской операции, – способной «укоротить» войну. Впрочем, генералы настаивали, а большинство политиков неохотно соглашались с тем, что ключевым условием победы является сокрушительный удар по Германии на Западном фронте. В мае 1915 года «снарядный кризис», связанный с дефицитом артиллерийских боеприпасов, настолько ослабил позиции премьер-министра Герберта Асквита, что тому пришлось допустить в правительство ряд консерваторов и сформировать коалицию для надлежащего ведения войны. Пять месяцев спустя настала очередь французского кабинета Рене Вивиани, утратившего доверие Национального собрания вследствие неспособности обеспечить быструю победу. При этом парламент Франции все больше и больше «покушался» на решение военных вопросов, и в июне 1916 года депутат Андре Мажино, тяжело раненный под Верденом, на закрытом заседании обрушился на «инерцию мышления верховного командования».[890] В декабре 1916-го «неумение» Асквита выиграть войну привело к власти радикального либерала Ллойд Джорджа, в котором видели человека, способного нанести «нокаутирующий удар» и положить конец войне.[891] Из двух держав Великобритания продемонстрировала лучшее умение сочетать интенсивные военные усилия с открытостью общества и контролем парламента. Например, катастрофа в Галлиполи на время уничтожила карьеру Черчилля и побудила парламент создать комиссию по расследованию обстоятельств неудачи в середине 1916 года. Даже в разгар глобального конфликта британская политика сохраняла восприимчивость к стратегической общественной критике.В Америке отношение к войне раскололо общество. Интернационалисты – по преимуществу элита Восточного побережья, в том числе лидер республиканцев Генри Кэбот Лодж, – сочувствовали западным союзникам в силу близости идеологий и воспринимали Германию как угрозу балансу сил. Они регулярно утверждали, что президент Вильсон сделал США «беззащитными» перед германской агрессией, требовали расследований боеготовности армии и лоббировали усилия Лиги национальной безопасности, выступавшей за сотрудничество с Антантой. Закон 1916 года о ВМС США, который предусматривал значительное увеличение расходов на флот, отражал обеспокоенность намерениями Германии. В первые два года войны несколько тысяч американцев добровольно отправились сражаться в Европу, и большинство из них воевало в британских и французских подразделениях.[892]
Напротив, прогерманское лобби симпатизировало, естественно, центральным державам, как и основная масса американских евреев (в основном из-за русского антисемитизма и погромов). Большинство американцев, однако, были против вовлечения США в европейский конфликт, и Вудро Вильсона переизбрали в 1916 году за обещания сохранять нейтралитет США.