Европа. Борьба за господство

Этот новый европейский голос сразу же заставил прислушаться к себе на переговорах с Советским Союзом в Хельсинки и Женеве о признании границ и создании СБСЕ. Великобритания, в частности, использовала форум для продолжения – цитируя молодого британского дипломата Джорджа Уолдена – «холодной войны другими, более тонкими методами». Это следует делать, объяснял Уолден, посредством «по-настоящему эффективных усилий по сокращению различных барьеров в Европе» и «широко распространяя заразу свободы».[1341] Киссинджер отвергал такой подход. Он проводил четкое различие между интересами государств и народа. Его отказ принять полноценное участие в этих переговорах развязал европейцам руки, и они принялись требовать от Советского Союза хотя бы формального соблюдения прав человека и религиозных свобод. Новая Вестфальская система виделась вполне возможной.

Заключительный акт совещания в Хельсинки, который был опубликован в июне 1975 года и позднее подписан Соединенными Штатами, Советским Союзом и всеми странами – участницами НАТО и Организации Варшавского договора, отражал как старую, так и новую геополитику. С одной стороны, соглашение обязывало все стороны уважать неприкосновенность существующих границ и трудиться совместно на новой конференции по безопасности и сотрудничеству в Европе. Эта гарантия территориальных завоеваний 1945 года и признание паритета с Соединенными Штатами были крупной победой Советского Союза. К победам относилась и статья, которая оговаривала «невмешательство во внутренние дела». Но ей противоречили вписанные европейцами положения, которые обязывали страны, подписавшие акт, уважать «права человека и основные свободы, включая свободу мысли, совести и убеждений». Акт также гарантировал свободное распространение людей и идей, и это был четкий сигнал о праве на эмиграцию. Пусть Советский Союз вынужденно согласился с этими пунктами под давлением обстоятельств и не имел ни малейшего намерения их выполнять, он принял на себя международные обязательства, обернувшиеся роковыми последствиями.[1342] Впрочем, на тот момент это не имело особого значения, поскольку отсутствовал механизм принуждения; однако со временем Москва осознала, что «нить», которой она рассчитывала зашить европейскую территориальную конструкцию, рискует разрушить всю советскую систему.

Киссинджер уделил мало внимания Хельсинкскому Заключительному акту, обронил, что тот с тем же успехом можно было составить на суахили. Гораздо более госсекретаря заботило продолжавшееся глобальное наступление коммунизма. В апреле 1975 года Сайгон был взят армией Северного Вьетнама, и доклады оттуда описывали унизительный хаос в американском посольстве. Киссинджер приступил к интенсивной дипломатии, чтобы помешать распространению коммунизма в Средиземноморье. Турок и греков заставили если не забыть о причинах конфликта на Кипре, то по крайней мере воздержаться от открытой войны друг против друга. Что касается Италии, президент Форд предупредил, что Соединенные Штаты будут «решительно против любого участия коммунистов в правительстве».[1343] В остальном, однако, американцы предоставили местному демократическому процессу идти своим путем. В Греции на смену хунте пришли не левые, а умеренное «проевропейское» правительство. В Португалии победный марш коммунизма обернулся пшиком: компартия получила жалкую одну пятую голосов избирателей на выборах 1975 года; предпринятая попытка переворота заглохла сама собой. Португалия осталась стойким членом Атлантического альянса.[1344] В Испании переход к демократии привел к власти умеренное социалистическое правительство и создал возможность для приема страны в НАТО. Демократизация Южной Европы, если коротко, укрепила, а вовсе не разрушила западный альянс.[1345]