Европа и душа Востока. Взгляд немца на русскую цивилизацию

На возрождение религии в Европе указывает и другое культурное явление: возникновение социальных и национальных мифов, мнимых религий, религиозных псевдоморфоз. На первый взгляд, они доказывают нечто противоположное религиозному обновлению, а именно – начало упоения культом идолов, признаки нерелигиозности, делающей человека врагом религиозной веры, а не ее приверженцем. Но как раз в этом и заключается глубокий религиозный смысл. Преследование религии есть признак ее повторного открытия. Первыми, кто страстно бросается к ней, это ее противники. Там, где веру преследуют, – ее воспринимают всерьез. Рискну высказать даже такую опасную мысль: эпоха, когда разрушаются церкви, уже не столь безбожна, как та, когда мимо церквей безразлично проходят. Это уже не путь нерелигиозности, а ошибочный путь религии, каким было сжигание еретиков испанской инквизицией. Божественное борется за обретение своего образа в человеке, но сначала оно проявляется в дьявольском искажении. Прежде чем дойти до духовного центра, где оно может развернуться в чистом виде, оно должно как бы пройти сатанинское преддверие в человеческой душе. Так было и при зарождении религии[484]; вот почему бесы старше богов, а злые бесы старше более уживчивых. Отсюда глубокие по смыслу пророчества Евангелия о том, что второму пришествию Христа будет непосредственно предшествовать появление антихриста. На языке современного сознания это означает: мнимые формы религии являются предвестниками ее возрождения[485]. В атеистические эпохи религия должна быть преследуемой, чтобы глубже осознать себя. Такая борьба не уничтожает веру, а встряхивает ее. От притеснений религиозные силы крепнут. Чувствуя же себя слишком в безопасности, они теряют свою мощь и свежесть.

Преследования религии и их прелюдия – обожествление преходящих ценностей – начались не в Европе, а вышли из России. Русскому коммунизму выпало на долю сплавить материалистическое содержание марксизма с восточной пламенностью веры. Эта особенность большевизма отразилась и на его противниках: она принудила их, во избежание поражения, встать на такие же полурелигиозные позиции. В этом вновь проявляется зависимость враждующих друг от друга – не меньшая, чем у любящих. (Как похоже выглядят борьба на ринге и объятья – порою их можно спутать!) Борьба за Бога в центре Европы пришла в движение, также получив толчок из Москвы: вопреки воле и помимо сознания ее инициатора, равно как и тех, кого он на это толкал. Восточно-религиозный пафос пришел через политику, преобразовав ее так, что она ощущает и ведет себя словно религия и потому ополчается против любой (другой) религии. Политические претензии современности на тотальность имеют и в Европе религиозную окраску. Они означают, что преходящие ценности занимают место, которое должно было бы принадлежать Христу. Так, прямо на наших глазах русский Восток с задающей направление энергией вмешивается в душевную судьбу Запада и вызывает в ней изменения, которые не могут закончиться иначе, как возрождением христианской религии.