Европа изобретает цыган. История увлечения и презрения

18 июля в Болонью из Египта прибыл герцог по имени Андреас [правильно: Андреа], с женщинами, детьми и мужчинами из своих земель, их было, пожалуй, не менее 100 персон. Этот герцог отошел от христианской веры. И король Венгрии взял его земли и его самого. Этот герцог сказал поименованному королю, что хочет вернуться в христианскую веру, и вот он крестился вместе с некоторыми из его народа, их было около 4 000 человек. Тех, кто креститься не захотел, убили. После того как король Венгрии его принял и заново крестил, он пожелал, чтобы он 7 лет странствовал по свету. Кроме того, ему было велено идти в Рим к папе, и тогда он может вернуться к себе на родину. Когда они пришли в Болонью, прошло уже 5 лет с того момента, как они начали странствовать по свету, и более половины из них уже умерли[67].

Не подтверждаемое историческими источниками повествование объединяет разнородный опыт контактов в жертвенную историю маленького народа, попавшего в переделку между политическими и религиозными фронтами: от Крестовых походов и, далее, форсируемой папами принудительной христианизации («обращение или искоренение») вплоть до непрерывных битв за территориальное господство и политическую гегемонию в Германской империи. В сочинении Этьена Паскьера (1529–1615) «Les recherches de la France» 1596 г. история происхождения цыган ставится в более тесную взаимосвязь с переменчивыми успехами в военных конфликтах на Востоке, из-за которых они вынуждены были бежать со своей родины – из «Нижнего Египта»[68].

Оба исторических повествования имеют одинаковую нарративную структуру. За переменчивой, начинающейся с утраты оседлости предысторией следует объяснение нынешнего кочевого образа жизни: покаяние как своего рода хождение в Каноссу[69] для находящихся в опасности народов. За ним следует в качестве самого важного призыв, настоятельно подчеркиваемый охранными грамотами, в Болонском списке – быть милостивыми, в Парижском – быть великодушными к ним.

В одном только пункте оба повествования выражаются недвусмысленно, как легенды со Святой земли. Неизвестные кочевники изображаются как незваные гости, которые считают, что их статус кающихся и положение жертв должны обеспечить им неприкосновенность. Они – не европейцы-христиане и не сарацины-мусульмане, они – другие, люди, которые нигде не чувствуют себя дома. Переменчивое воплощение другого, которое не имеет имени и которое поэтому можно обозначать как угодно: египтяне, татары, цыгане и т. п. Легенды порождают двойственную реакцию. Порой они приводят к желанному признанию. Однако в основном они, пользуясь бездомностью и беззащитностью пришельцев, находят в этих качествах основания для изгнания и преследования и тем самым создают пространство для нового поклепа, как это мы видим в Базельской хронике за 1422 г., тон которой кардинально меняется. Их недвусмысленно именуют «сбежавшимися в одну свору злодеями / ворами и разбойниками», а также «никчемным народом»[70].

Составленная и напечатанная примерно через 150 лет после событий 1422 г. хроника доносит до нас сжатый и обобщенный рассказ. Его направленность определяется более поздними сведениями. Еще значительно определеннее и резче, нежели Авентин, базельский городской летописец Кристиан Вурстизен (1544–1588) пренебрегает легендами о происхождении цыган и относит их к маргинализированным, сформировавшимся вне структуры сословий бродячим слоям, к «сильным», то есть работоспособным нищим, контроль над которыми вне городов практически невозможен[71].

Точно так же Муратори, итальянский летописец, вопреки собственному подробному изложению легенд о происхождении цыган решается на уничижительную характеристику: «Они были лучшими ворами, какие только бывают на свете… Отметим, что это был самый отвратительный сброд, какой только бывал в этих землях. Они были худые, черные и ели, как свиньи»[72].

Совсем не увязывая бедность цыган с покаянием и паломничеством, Альберт Кранц (ок. 1448–1517) в своем труде «Saxonia» (1520) соединяет ее с чувствами отвращения и отторжения. Он говорит о том, что у них «собачий образ жизни»[73], имея в виду частую смену половых партнеров и инцест.