Европа изобретает цыган. История увлечения и презрения

Фрагменты, легенды, искажения. С какой бы готовностью летописи ни делились сведениями о прибытии цыган, они не передают нам надежных сведений. Но из кусочков они составляют образ чужестранных пришельцев, и получается грубый эскиз, который постепенно расцвечивают красками национальные и региональные культуры Европы. Нет еще единой системы, с помощью которой знания о цыганах, действия по отношению к ним, а также представление о них в новеллах и спектаклях можно будет собрать воедино. В местах встречи с местными силы распределены таким образом, что в отличие, например, от турецких завоеваний исключительно только местные во всех отношениях устанавливали правила игры: это касалось и самой встречи, и положения чужаков – отсюда и различия, и насилие. Если образная и культурная традиция быстро закрепляется и входит в культурный архив, то включения в каталог знаний позднего Средневековья и раннего Нового времени проработаны лишь весьма предварительно. Внедриться в воспринимаемый как замкнутый, таинственный и чужеродный мир цыган и получить о нем надежные знания – все это еще впереди. Гуманисты будут неустанно нагромождать целые вороха этих знаний и представлять их энциклопедически, а просветители начнут их систематизировать и эмпирически углублять. Летописцы соблюдают дистанцию. Нет рассказов ни о чужаке, которого приняли в свой круг, ни о выходце из местных, который к ним бы примкнул. Одежда, социальное положение, доходы, религия: вот первые координаты, чтобы как-то определить пришельцев. Особую символическую нагрузку получает образ цыган, когда им приписывается статус паломников или странников. Тем самым открывается семантическое поле, соединяющее поиски смысла и отсутствие потребностей, свободу и периферийность – поле, которому суждено пережить эпохальные потрясения Нового времени и на котором обнаружится еще и романтическая эстетика. Культурная включенность не может воспрепятствовать уже в XV в. жесткой социальной изоляции путем причисления к низшему социальному слою, к так называемым пройдохам и попрошайкам. Чужаки, особенно если их подозревают в безбожии и аморальности, подогревают страх утраты контроля. В обществе, которое рассматривает свой образ жизни как продолжающийся либо первородный грех и лень, или – как злое намерение, цыгане появляются в качестве стихийной угрозы повседневной жизни, и без того не всегда успешно регулируемой христианскими заповедями. Соединение и слияние пришедшей извне группы людей с определенной частью собственного населения, с нарушителями закона и беззаконниками, пусть даже в восприятии их с дальней дистанции, служат принижению тех и других и одновременно – обороняют от них. Такая позиция открывает также богатый речевой резервуар риторического и эстетического уничижения – и это тоже надолго, вплоть до наших дней.

Итак, хотя весь репертуар возможной принадлежности цыган проигран и кое-какие роли получили конкретное воплощение, в коллективной памяти от уже не пользующихся спросом преданий осталось лишь воспоминание о внезапном появлении повсюду в Европе абсолютно никому до того момента не известных людей, чужеродность которых после встречи с ними только возрастает. То, что их в зависимости от ситуации причисляли то к паломникам, то к мошенникам, то к лазутчикам, оправдывало соответствующие позитивные или же агрессивные действия либо средства порабощения чужаков. Но при этом неизменным остается статус цыган, который был и остается статусом неприятия. Этническая и национальная идентичность при политическом строе, характеризующемся территориальным господством, еще не играет никакой роли. Из сведений, которые передают летописи, отчетливо выступает один процесс – процесс быстрой маргинализации. Оттесненные на самый дальний периферийный край, они порой на годы теряются из поля зрения: на просторах мало еще заселенной сельской провинции или же среди толп бродячей бедноты. Их боятся, потому что они чужаки, поведение которых невозможно оценить, когда они появляются вновь. Подозрение, что они даже не «христианские люди», подливает масла в огонь. Но это еще не все. Местные начинают испытывать страх перед этими чужаками, лишь услышав о них или случайно на них наткнувшись, что случается довольно редко. В городских хрониках, а затем и в историографических трудах ученых стоящие на обочине развития цыгане становятся центральным символом всего чужого у европейских народов – сбивающего с толку и мешающего одновременно. Хотя теперь цыгане пришли в Европу, они считаются не-европейцами, лишенными места обитания, но давно завоевавшими прочное место в иерархии символов.

2. Чужаки, которые остаются

«Бесстыдные люди»: презрение и изоляция