Европа изобретает цыган. История увлечения и презрения

На пороге Нового времени территориальное мышление становится нормой человеческих представлений[92]. Под этим следует понимать лишенное рефлексии постулирование идентичности, которое, не располагая квалифицирующими критериями относительно свойств и действий, полностью формирует их повседневный жизненный ритм. Никакой народ в Европе не противоречит настолько нормам территориального мышления, как цыгане. Что касается всех чужестранцев, которые к ним забредали, европейские национальные государства всегда рассчитывали на их исчезновение, будь то ассимиляция, интеграция или бегство и изгнание. Кочевой образ жизни цыган, оборачивающийся тем, что они как в природе, так и в тесном зарегулированном пространстве могли свободно передвигаться, не подстраиваясь в полной мере к нормам и законам хозяев, у которых гостили, и не давая подвергнуть себя их контролю, – все это было диаметрально противоположно территориальным практикам. С другой стороны, на протяжении более чем пятисотлетней истории цыгане ни разу не выдвигали ни национальных, ни территориальных претензий. Будучи людьми без территории, они для тех, кто был насквозь проникнут узким территориальным мышлением, представляли собой прототип «другого», появление которого уже в ранний период Нового времени вызывало неодолимое и изощренное стремление изолировать и уничтожать.

С замечательной исторической ясностью и просветительскими намерениями Иоганн Рюдигер (1751–1822), профессор камеральных наук из Галле, еще в конце XVIII в. обращал всеобщее внимание на то, что цыгане приходят в Европу на переломном историческом этапе, который для них более чем неблагоприятен.

Они застали европейские государства в тот самый момент, когда те совершали шаг от варварства к культуре путем развала дряхлого феодализма, и были слишком слабы, чтобы противостоять их вторжению, но все же благодаря обилию народа и началу организации политического устройства слишком сильны, чтобы их с первой попытки одолели[93].

Рюдигер жалуется, что «в недостаточной степени разграничивали их и наше понимание правомерной свободы и собственности» и смешивали «естественную независимость и искони присущее им совместное наслаждение – с непокорностью по отношению к начальству и покушением на собственность»[94]. Оглядываясь на это сегодня, мы можем уточнить, что преследования и изгнание происходили в первую очередь в связи с обнищанием, утратой родины и маргинализацией все возрастающей доли низших слоев в позднем Средневековье и в ранний период Нового времени.

Последствия всего этого, такие как бездомность, преступность и попрошайничество[95], оказались для народов рома феноменами, от которых им не было и до сих пор нет шансов избавиться.

Хотя власти отмечают, что среди бродящих повсеместно толп бедняков встречаются разные группы, все же, вводя меры наведения политического порядка, они всех скопом называют «сбродом» или «мошенниками». Так, одно постановление 1586 г., направленное против бродяг, в качестве адресатов перечисляет:

Цыгане, бродяги, гвардейские слуги без хозяев, бродячие музыканты со скрипками, лирами и прочей струнной игрой, хулиганы, осведомители, отлученные, склонные к безделью нищие, зазывалы, зубодеры и всякий тому подобный сброд… далее прорицатели, ловцы чертей, глядельцы в магический кристалл[96].