Европа изобретает цыган. История увлечения и презрения

И все же порой замечают особенность, которая могла бы уберечь цыган от беспрецедентного преследования. Образ жизни их общины соответствует могущественному раннехристианскому идеалу бедности: «Скудость одежд, существование без дохода и собственности, без собственного дома, с низким социальным статусом,, среди ежедневных страданий и истязаний, которые несет с собой жизнь, полная лишений»[97]. Легенды о происхождении закономерно и неуклонно сближают их со Святым семейством: бегство, нужда, притеснения. Образ, который рисуют летописи, также предполагает связь между ними. Забота о нищих в Средние века ориентируется на такие образы. За милостыню, поданную из любви к ближнему, благодетели так или иначе ожидают заступничества за них перед небесами в качестве ответного дара[98]. Сомнение в том, что подозреваемые в язычестве цыгане такими заступниками действительно являются, высказывалось еще в самом начале их появления. Можно говорить о «десакрализации»[99] бедности, когда цыганам в числе прочего «сброда» заявили, что из-за своих греховных поступков, таких как воровство, обман, гадание и нечестие, они теряют право на помощь. При этом речь идет о значительных суммах, если представить себе, например, что домский капитул третью часть своей десятины уступал ad usum pauperum et perigrinorum, то есть на нужды бедных и паломников. Система благотворительности, которую на своих плечах несли помещики, города и общины, схлопывается на пороге Нового времени по разным причинам, из которых обнищание широких слоев населения из-за эпидемий, неурожаев и войн занимает не последнее место. Страшный голод периодически обрушивается на Европу начиная с первой трети XVI в. и вплоть до начала XVIII в. Переход к капиталистическому индустриальному обществу совершается в первую очередь за счет низших слоев[100]. Можно утверждать, что между началом преследования народов рома и изменением политики в отношении бедных в первой трети XVI в.[101] существует тесная взаимосвязь. На место милосердия в качестве источника благосостояния приходит труд, на место любви к ближнему на передний план выступает личная ответственность. Вместо христианского сообщества государству приходится иметь дело с «опасными» массами, и у него появляется масштабная задача умиротворять и социально дисциплинировать их.

Территориальные властители Нового времени в ранний период сначала ограничивают эту задачу только лишь политикой насилия. В господских памятках и предписаниях бедняки предстают как опасный, морально растленный противостоящий мир, как «среда ночи»[102]. В одной диссертации 1746 г. ее называют

…давно существующим, зловредным, имеющим связи с другими своими попутчиками, отмеченными этим качеством (вплоть до их превращения в сообщников) слоем, призванным грабить всех состоятельных людей, причем всякий другой достойный образ жизни самым злодейским образом попирается[103].

Их странное для тогдашних представлений двойственное положение исключенных из общества и одновременно включенных в него людей, «которые живут в гуще общества, не являясь его членами»[104], как в замешательстве отмечает одна французская памятка, оборачивается в негативно извращенном фантастическом представлении о порядке в теневой мир[105] организованной преступности с собственными законами и собственным языком: в братство нищих, как в «Liber Vagatorum»[106], где цыгане упоминаются только совсем вскользь, в некое королевство гёзов во Франции и некое «royaume des truands»[107] в Париже[108], в тайные общества жуликов в Англии в «Canting Dictionary» 1725 г. К этому противостоящему миру английский закон 1531 г., направленный против бродяжничества, причисляет всех, кто не связан с обществом ни собственностью, ни социальной зависимостью в качестве крепостного, слуги или подмастерья:

…каждого мужчину или каждую женщину, кто телесно здоров, силен и работоспособен, не имеет во владении земли, не имеет своего господина, а также не ведет законную торговлю, не имеет ремесла или профессии, чтобы заработать себе на жизнь[109].