Европа нового времени (XVII—ХVIII века)

Важной чертой экономического и социального развития османских владений на Балканах в XVIII в. был достаточно быстрый и почти повсеместный рост городов, внешней и внутренней торговли, местного ремесла, который был особенно заметен в Болгарии и отчасти в некоторых районах Албании. В рамках Османской империи Болгария стала тогда одной из наиболее экономически развитых провинций, что было вызвано подъемом местных ремесел, их специализацией, укреплением их центров в небольших городках (с болгарским населением) по склонам Стара-Планнны и Средна-Горы (таковы Габрово, Копривщица, Панапориште и др.). Аналогичные процессы протекали и в других провинциях балканских владений Порты. Например, в албанском г. Эльбасан было тогда до 30–40 эснафов (цехов), объединявших ремесленников разных специальностей, в г. Воскопоя — до 50 эснафов. Во второй половине XVIII в. оживление внешней и внутренней торговли было связано не только с расцветом многих городов, появлением крупных ярмарок, но и с активностью балканских купцов за пределами Османской империи.

В балканских городах появляется прослойка богатых купцов и ремесленников — греков, болгар, албанцев, влахов. Их роль особенно заметна в Софии, Пловдиве, Дурресе, Воскопое, Монемвасии, Салониках, Русе и других городах, на Узунджовской ярмарке, получившей большую известность с 30-х или 40-х годов этого века. Правда, большинство ремесленников еще и во второй половине столетия работали по заказам в своих или арендованных мастерских, но уже в конце века начинает возникать рассеянная мануфактура. Разумеется, в балканских владениях Порты мануфактур было гораздо меньше, нежели в рассмотренной выше первой «зоне», однако и в этом случае необходимо отметить появление первой в болгарских землях мануфактуры (шелковой) габровского купца Христо Раднчкова, а в Греции (Амбелакня в Фессалии) — бумажной мануфактуры, которая была разорена в начале XIX в. английской конкуренцией. Вполне понятно, что зачастую местные купцы и предприниматели не рисковали конкурировать с товарами и купцами западноевропейских стран, превращаясь нередко в их компаньонов, посредников и факторов — иными ело-вами, в компрадорскую прослойку зарождавшейся местной буржуазии города и деревни.

Наконец, рассматривая основные особенности экономического и социального развития славянских и других балканских стран, мы можем отметить, что итогом протекавших в XVIII в. процессов было постепенное нарастание глубоких противоречий между османской военно-феодальной системой и боровшимися за свое освобождение южнославянскими народами, греческим народом, во главе которых закономерно (в силу приобретенных социальных позиций) стояла зарождавшаяся славянская и греческая буржуазия. Вполне понятно, что мусульманское население балканских провинций (турки, боснийцы, албанцы) вовсе не было однородным, но дифференциация в их среде может быть нами прослежена лишь на гораздо более скупом материале источников. Бесспорно преобладание в их среде крупнейших феодалов (турецких, боснийских, албанских), не вызывает сомнения и наличие купцов-мусульман, беднейшего и зажиточного крестьянства, однако проследить социальную динамику внутри этой мусульманской общности нам еще пока не всегда удается.

Оценивая в целом социальное и экономическое развитие славянских и балканских народов в XVIII в., необходимо учитывать, что подавляющее большинство этого населения находилось в условиях инонационального и иноверного гнета, т. е. отсутствия самостоятельной государственности, и данное обстоятельство для названных выше процессов имело огромное значение.

Глава 5 ЕВРОПЕЙСКОЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ

Период в истории Европы, хронологически заключенный между буржуазными революциями в Англии и Франции, ознаменован становлением, расцветом и кризисом того комплекса идей, общественных настроений, форм исторического поведения и культурных предпочтений, которые вошли в память человечества под именем просветительских.

Просвещение — именно это слово стало в немалой степени определяющим не только для последующей оценки, но и для самооценки всей рассматриваемой эпохи. «Дух Просвещения», однако, оказался таков, что стал не только важнейшей характеристикой этой эпохи, но и существенно перекрыл ее хронологические и социально-исторические рамки, обрел статус одной из значительнейших общечеловеческих ценностей.

Практически все политические и идеологические течения, возникшие в последующие времена, так или иначе наследовали Просвещению — притом не только тогда, когда рассматривали себя программно, в качестве наследников просветителей, но и когда, не менее программно, от этого наследия отказывались.

Не будет преувеличением сказать, что вопрос о Просвещении и просветительстве остается пробным камнем для всякого направления общественной мысли, для всякого культурно-исторического движения, художественного течения.