Европа нового времени (XVII—ХVIII века)

Однако никакая дисциплина не могла сохранить такую солдатскую массу в повиновении, если не была налажена более или менее исправная работа интендантской службы, которая должна была действовать в условиях бездорожья на большинстве театров военных действий. Во время войн Людовика XIV была введена так называемая пятимаршевая система, при которой войско не могло удаляться от своей базы снабжения более, чем на пять дневных переходов. После этого следовала остановка, продолжавшаяся до тех пор, пока не производилась передислокация складов и пекарен. Но и с грехом пополам накормленного солдата можно было удерживать на поле боя только в сомкнутых шеренгах его батальона, лишь под постоянным присмотром офицеров.

Дороговизна содержания постоянных армий, длительность срока, требовавшегося для обучения новобранцев, крайне осложняли задачу восполнения потерь, понесенных в ходе военных действий. Все это (наряду, конечно, с нередко ограниченными целями самой войны) побуждало полководцев без крайней необходимости не вступать в крупные битвы. Многие кампании, как, например, война за польское наследство (1733 г.) или за баварское наследство (1778 г.), обошлись вообще без единого сражения.

В новых постоянных армиях была введена военная форма, а поставка сукна для мундиров явилась важным рынком для шерстяных мануфактур, так же как превратилась в значительную отрасль торговли продажа продовольствия на армейские склады. Большие постоянные армии нового времени в Западной Европе стали возможны лишь на определенном этапе развития абсолютизма, когда он, покончив с сепаратизмом знати, уже обладал централизованной машиной управления, когда достиг значительного развития буржуазный уклад, экономические ресурсы которого были необходимы для содержания и боевого снаряжения этих армий. В то же время создание постоянных армий отвечало классовым интересам дворянства, сохранившего почти монопольные права на занятие офицерских должностей. В раннебуржуазных странах существовало прочное предубеждение буржуазии против постоянных армий как средства, которое монархия могла использовать в попытках реставрации абсолютизма. Против постоянных армий ополчились просветители. Монтескьё, Вольтер называли солдат наемными убийцами, палачами нации. Об этом же писала «Энциклопедия». Физиократы предлагали заменить дорогостоящее войско ополчением. С таким же предложением выступал и Руссо, ссылавшийся на пример Швейцарии, не имевшей постоянной армии.

В конце XVII в. представление об исторически сложившейся общности европейских народов быстро освобождалось от религиозной оболочки. На смену прежнему представлению о христианском единстве пришло представление об определенном единстве исторических судеб и даже интересов народов континента. Монтескьё в «Размышлениях об универсальной монархии в Европе» писал: «Европа — не что иное, как большая нация, составленная из малых». Вольтер в «Веке Людовика XIV» (1751) считал, что Европа является большой республикой, включающей государства, в которых существует монархическая или смешанная форма правления, с единой религией, хотя и разделенной на несколько вероисповеданий, но являющейся общей основой гражданского и политического законодательства. Это определение Европы как своего рода республики восприняли даже авторы трактатов по теории международного права. На деле националистические чувства вряд ли ослабели. Английский писатель Оливер Голдсмит рассказывает об услышанных им высказываниях рьяных «патриотов», уверявших, что «голландцы — кучка алчных негодяев, французы — сборище угодливых льстецов, немцы — запойные пьяницы и обжорливые скоты, испанцы — чванливые и грубые тираны и что в храбрости, великодушии, милосердии и всех других добродетелях англичане превосходят весь остальной мир». Особенно усердно повторялось утверждение, что французы — жалкие идолопоклонники, которые каждое воскресенье ходят слушать мессу и боготворят римского папу, и что они извечные враги английского народа. А на другой стороне Ла-Манша учили презирать англичан как грубых необразованных варваров, чуждых изящному вкусу и гуманности. В XVIII в. общественное мнение еще не было «гуманизировано» и было незачем скрывать зависть и вражду наций, порожденную торговым соперничеством.