Европа перед катастрофой, 1890–1914

Провести всеобщую забастовку без заблаговременной подготовки, планирования и организации было бы равнозначно формированию армии без приказов и обустройства мест постоя, складов, организации транспорта, материально-технического обеспечения, поставок продовольствия, военного снаряжения и имущества. Даже если бы Второй интернационал принял решение провести всеобщую стачку, то у него не было бы полномочий отдать соответствующие приказы своим национальным компонентам и обязать их организовать забастовки на местах. Акция должна быть поистине международной, всеобщей и одновременной, иначе рабочие, устроившие забастовку наиболее эффективно и успешно, обеспечат поражение только собственной стране. Как указывал Гед, всеобщая стачка может быть эффективной лишь тогда, когда она проводится самым организованным и дисциплинированным рабочим классом. В таком случае успех гарантирует единственный результат: самые современные и развитые страны потерпят военное поражение от наиболее отсталых наций. Возникала чудовищная и неразрешимая дилемма. Жорес держал идею всеобщей стачки в своем арсенале в большей степени для того, чтобы использовать ее в целях революционного воспитания масс. Прогуливаясь с Бернштейном в одном из парков Штутгарта, он пытался убедить его в полезности заявления о поддержке всеобщей забастовки: оно-де окажет вдохновляющее воздействие. «Все мои возражения, – вспоминал потом Бернштейн, – сводились к неосуществимости такой затеи. Но он все время напирал на “моральный” эффект». Как говорил Клемансо многие годы спустя, Жорес с «такой непоколебимой верой проповедовал братство наций… что его не могли смутить даже факты жестокой действительности»⁶⁷.

Бебель вообще считал всеобщую забастовку ненужной. Германская партия, в отличие от французских социалистов, была тесно связана с профсоюзами и относилась к идее всеобщей стачки с их позиций. Хотя каждый член профсоюза мог быть хорошим социалистом, профсоюзы в целом не желали тратить свои фонды на безрассудные жесты против государства. Финансовых резервов для всеобщих забастовок не имелось даже в мирное время. Подрывая оборону отечества во время военной лихорадки, социалисты поставят себя в немыслимое положение. Даже Каутский соглашался. Забастовка невозможна без согласия профсоюзов. В личном плане он, как и другие единомышленники, тешил себя, подобно Жоресу, надеждами на то, что в случае войны рабочие, каким-то образом «разъярившись», восстанут самостийно ⁶⁸.

А что думал сам трудящийся, человек, который должен участвовать в такой забастовке? Его голоса никто не слышал. Рабочий в лучшем случае, придя после смены домой, думал о получке, хозяине, разбитом окне, больном ребенке, о том, что будет есть на ужин и как проведет завтрашний выходной день. Если он задумывался о забастовке, то это наверняка касалось его зарплаты. Если вдруг ему в голову приходили мысли о войне, то они скорее возбуждали в нем представления о чем-то великом и героическом. Он думал не о забастовке, а о том, что надо идти в армию, бить врага и защищать страну. Бебель знал это. «Не занимайтесь самообманом»⁶⁹, – говорил он английскому делегату, повторив свое прежнее утверждение о том, что, как только фатерланд окажется в опасности, «каждый социал-демократ возьмет на плечо винтовку и зашагает к французской границе».

Если Бебеля действительно можно считать папой социализма, то скорее всего мирским, светским папой, так как духовная ипостась перешла к Жоресу, «величайшей надежде Второго интернационала», по словам Вандервельде, произнесенным при открытии конгресса. В нем бурлила энергия, он развязал грандиозную антивоенную кампанию, наслаждался пребыванием в Германии. Подняв в сельском баре огромную кружку, накрытую доверху пузырящейся пеной, Жорес, демонстрируя новый прилив энтузиазма, прочувственно сказал: «Пиво! Вандервельде, ведь это немецкое пиво!» Однажды поздно вечером, возвращаясь из дальней поездки через средневековый город Тюбинген ⁷⁰, он, несмотря на проливной дождь и темноту, настоял на том, чтобы остановиться и постоять возле прославленного древнего университета.