Европа в средние века

Между тем, в то самое время, когда в Ассизской базилике заканчивалась подготовка пышного спектакля, призванного продемонстрировать власть католической церкви, папство оказалось в конце концов в полном подчинении у королей Франции. После бурных столкновений папский двор вынужден был уступить и, покинув Рим, Италию, перенести свою резиденцию даже не в саму Францию, а в приграничную область, на левый берег Роны, в Авиньон. По обеим сторонам этой большой реки, преодолевающей огромный мост, который удалось навести между ее берегами, возвышаются две крепости: крепость тюремщика в Вильневе башня Филиппа Красивого, а затем вскоре и большой современный замок, форт Сент-Андре, бдительно стоящий на страже, и крепость Папы — Авиньонский дворец, возведенный на скале,удивительный символ вращивания, укоренения духовного в земном. От этого сооружения, конечно же, веет духом аскетизма: самая старинная часть его интерьера говорит об отречении, свойственном цистерцианскому монастырю. Но одновременно весь внешний облик этой крепости, ощетинившейся бойницами, заявляет о стремлении к господству. Она тщательно отгорожена от внешнего мира; это логово зверя, укрепленный замок, куда сквозь узкие щели стекается золото, влекомое цепкими щупальцами налогов, и где, накапливаясь, оно составляет основу могущества кардиналов. Денежного, бесстыдного могущества. Целая ветвь францисканской конгрегации противится этому и, верная принципам своего основателя, постепенно превращается в группу несогласных еретиков. В результате этого «Вавилонского пленения», а также из-за хищнической жадности папского двора усилилось болезненное напряжение, в котором вот уже некоторое время пребывал христианский мир.

В период между созданием витражей Св. Капеллы и росписью фресок в Ассизе, а еще более в 60-е — 70-е годы XIII века сознание европейской интеллектуальной элиты пережило крупное потрясение. Она получила доступ к той части наследия Аристотеля, которая до той поры не была переведена — к книгам Физики и Метафизики с комментариями арабских мыслителей. Вначале они обнаружили необычайно стройную глобальную концепцию мира, находившуюся, однако, в противоречии с христианской доктриной. Она утверждала, что мир вечен и отрицала факт творения; она отказывала человеку в какой-либо свободе, отрицая воплощение и искупление. Она отрицала все. В 1255 году Папа Александр попросил парижского магистра Альберта Великого дать опровержение этой философии. Двумя годами позже он направил в Парижский университет преподавать теологию двоих итальянцев — доминиканца Фому Аквинского и францисканца Бонавентуру. Фома Аквинский, стремясь примирить церковное учение с разумом, построил на кончике иглы головокружительную диалектическую конструкцию. Ошеломительно виртуозную — и вселяющую тревогу: недаром парижский епископ осудил в 1277 году некоторые положения этой системы. Следовало ли решиться на раздел, направить христианство исключительно по пути мистики, замкнуть его в области иррационального — таков был выбор Бонавентуры, — допустить ли автономию сферы рассуждения и действия, свободного от догматизма и зависящего лишь от опыта и логики? Следовало ли признать относительность христианской мысли?

Между тем и в то же самое время обнаруживалась и относительность самой христианской истории. Крестовый поход потерпел неудачу. Людовик Святой умер в Тунисе, греки вернули себе Константинополь. Святая Земля была окончательно утрачена с падением в 1291 году Акры (Сен-Жан-Д'Акр). Не оставалось никакой надежды одолеть неверных силой оружия. Не лучше ли было, подобно тому как это делал Св. Франциск, пойти навстречу им без оружия, со словом проповеди? Вместо крестоносцев послать миссионеров? Снять запреты, не дававшие купцам вести свободную торговлю, и захватить богатства Востока? Христианский мир обнаружил, что он занимал лишь малую часть земли, что она была огромна. Моряки из Пизы, Генуи, Марселя, Барселоны стали хозяевами Средиземного моря. Они обследовали все его проливы, все побережья; плавая на все более крупных и совершенных в управлении кораблях, они уже осмеливались переплывать его из конца в конец. Они учились создавать точные карты этого внутреннего моря. Глубь материков на них постепенно утрачивает фантастический характер. На старинных картах, на юге, на востоке изображены обнаженные дикари, людоеды.

Но наряду с ними — могучие царства, мудрые государи, живущие в краях, откуда вышли три волхва, ведомые Вифлеемской звездой, и откуда теперь караваны навьюченных верблюдов регулярно доставляли чудесные товары. Люди с изумлением узнавали о существовании где-то на краю света других христианских народов. Так ли уж невозможно было за спиной Ислама обратить в свою веру многочисленные племена, ничего не знавшие об истинном Боге, но и, похоже, не поклонявшиеся никакому другому? И вот проповедники уже устремлялись в глубину азиатского материка, а негоцианты осмеливались добираться по торговым путям до истоков, изобиловавших ладаном, перцем и парчой.