Европейская герилья. Партизанская война против НАТО в Европе

Разрыв с проводившей расследование левой группой, последовавший после долгой совместной работы, был, в сущности, разрывом с Христианой Энслин. Причиной стало её участие в работе над фильмом «Свинцовые времена» [23]. Хотя в тюрьме я смогла посмотреть только фрагменты фильма, но я прочитала сценарий и критику. Для меня этот фильм – оргия самовыражения Христианы Энслин, для которой было важно только изобразить себя жертвой Гудрун и нас, то есть РАФ. Эта критика исходила не только от меня, но и от людей из группы расследования, и поэтому больше не стало основы для совместной работы. Я должна была, конечно, предвидеть, что Христиана Энслин будет использовать результаты этого расследования смерти Гудрун, Яна и Андреаса только для самовыражения.

Т.: Что именно в этом фильме ты считаешь предосудительным?

М.: От Гудрун я знала кое-что об её отношениях с сестрой. У них были серьёзные разногласия; и то, что я прочитала потом в сценарии, я восприняла как бесцеремонный навет на Гудрун и нас. И то, как изображён Андреас, только подтверждает клише, с помощью которых в семидесятые годы против нас настраивали людей и травили нас. Мы – банда аполитичных грубых хулиганов, которые хлопают дверями, распахивают шкафы, кладут ноги на стол, а она – политически мыслящая, чуткая и страдающая личность, жертвующая собой ради сестры, жертвой которой она, собственно, и является, в жизни и после её смерти. Через несколько лет я посмотрела фильм целиком, и тогда я нашла его скорее забавным. Но в то время, после «немецкой осени», мне было не до смеха. В любом случае я уже не могла рассчитывать на её работу.

Т.: Но в группе, проводившей расследование, были и другие люди. Почему ты не продолжила работать с ними?

М.: Внутри этой группы тоже существовали разногласия, и ты, конечно, знаешь, как это часто бывает в левой среде: в конце концов, все связи были разорваны.

Т.: Один из участников той группы, Карл-Хайнц Рот, в 1989 году в интервью «Конкрету» сказал, что их расследованию мешали и ваши симпатизанты…

М.: Об этом я ничего не знаю, и мне трудно себе это представить; поскольку значительная часть работы проходила и через меня. Я была тогда в «Штаммхайме» и могла дать информацию о многих событиях и деталях, и я помогала до спора вокруг «Свинцовых времён». Я не знаю, как другие на свободе могли бы мешать работе.

Т.: Одним из важнейших вопросов, который вновь и вновь возникал в дискуссии о причинах смерти, был вопрос об общении между вами. Утверждали, что вы, если предположить версию о коллективном самоубийстве, в условиях «запрета на контакты» имели возможность договориться между собой. Кроме того, вы должны были иметь возможность узнать, что «Ландсхут» был взят штурмом ГСГ-9, а значит, акция по освобождению окончательно провалилась.

Т.: Позднее следственная комиссия в своём докладе констатировала, что в ваших приборах «покопались». А Штефан Ауст [XXII] в своей книге «Комплекс Баадера – Майнхоф» пишет: «В аппаратах была более или менее простая пайка, из чего стало ясно, что устройства использовались не только для прослушивания музыки, но и для связи между заключёнными». И именно Андреас Баадер должен был для этого в своей камере соединить провода радио с электропроводами бритвы. К этой сети вы должны были потом присоединить усилители и динамики в качестве микрофона и приёмника. После «ночи смерти» в твоей камере нашли пять с половиной метров соединительного шнура, у Андреаса Баадера обнаружили несколько метров и у Гудрун Энслин три метра кабеля.

М.: Здесь много фантазии, но нет смысла. У меня в камере, например, вообще не было усилителя. Кроме того, как мы могли в камерах с бетонным полом проложить кабель? И куда? А главное – зачем? Насколько нелепы эти сценарии, очень хорошо видно из одного примера. Ауст утверждает, что во время «запрета на контакты» мы только для того переговаривались криками, чтобы на дверях камер сделали звукоизоляцию из «обивки, препятствующей переговорам», и таким образом мы получили возможность тайного общения через нашу камерную радиосистему. Только к тому моменту мы уже давно знали, что нас как раз через тюремную систему радиоточек прослушивали. Поэтому мы не трудились понапрасну.

В другом месте Ауст снова недоговаривает. Он полагает, что мы всё же были не настолько хитрыми, а наши манипуляции были настолько примитивны и очевидны, что должны были привлечь внимание при обыске. И тогда мы только получили бы то же самое: нас могли прослушивать. Столько всего пришлось бы проделать ради «системы связи» [24]!