Европейская герилья. Партизанская война против НАТО в Европе

Т.: «Немецкая осень» осталась позади, некоторые твои лучшие подруги и друзья, с которыми ты вместе боролась в РАФ, были мертвы. Нашумевшая попытка вытащить вас из тюрьмы потерпела неудачу. Тебя приговорили к пожизненному заключению. И у тебя ещё были надежды?

М.: Это так. Конечно, не на сегодня или завтра, а на длительный период. Я знала, что после 1977 года РАФ ещё существовала, что она не была уничтожена. При всех различиях наши условия заключения после 1977 года были экстремальными. В конце семидесятых годов каждый заключённый из нас должен был сначала в одиночку – а в 1978 и 1979 годах уже вместе с другими – бороться за самые минимальные условия для выживания.

Прошли годы, пока мы не узнали, что на свободе тоже произошли коренные изменения.

Т.: Ты тогда не спрашивала себя, не зашла ли эта вооружённая борьба в тупик, стоила ли эта попытка многих жизней и свободы? Нельзя ли было многое сделать по-другому?

М.: Стоило ли это того, я себя не спрашивала. Конечно, верно, что многое можно было бы сделать по-другому.

Послесловие

Т.: Была ли для тебя «немецкая осень» в то время тем переломным моментом, который ясно дал понять: мы потерпели неудачу, у вооружённой борьбы больше нет перспективы?

М.: Я никогда не думала о том, что вооружённая борьба могла тогда завершиться. Конечно, мне было ясно, что теперь нужно придумать что-то новое, что нельзя просто продолжать.

Т.: Ты когда-нибудь задумывалась над тем, не могла ли РАФ сделать ту попытку освобождения в 1977 году лучше, чем она была осуществлена в действительности?

М.: Я об этом не думала. Нет.

Т.: Нет? Несмотря на провал и убитых?

М.: Ты не можешь так говорить об этом! Задним числом, конечно, лучше всё знаешь и понимаешь ошибки. Ты не можешь всегда ждать этого «задним числом». Поэтому я не желаю вычёркивать этот год из своей жизни, каким бы тяжёлым он ни был. После него необходимо было сделать выводы.

Т.: Но можно всё же сказать, что развитие событий, которое привело к «немецкой осени», возможно было предположить не только задним числом, а особенно в те недели. Например, было очевидно, что покушением на Зигфрида Бубака или попыткой похищения Юргена Понто и – особенно явно – угоном «Ландсхута» общественные отношения уже не обострялись, что в каждом из этих случаев отражалась неверная оценка обстановки, а также потенциала власти.

М.: Тогда я не считала это таким очевидным. Сначала мы и, наверное, многие другие ещё думали, что похищением Шлейера можно чего-то добиться. Впрочем, я считаю плохо, если ошибки повторяются, но если их сделали впервые, я к этому отношусь по-другому.

Т.: Какими, на твой взгляд, были ошибки 1977 года?

М.: Очень существенной ошибкой было то, что вообще не раскрывался политический смысл действий отрядов РАФ, что они сами не работали над этим. Особенно отчётливо это было видно при похищении Шлейера. Тогда РАФ похитила президента Союза работодателей и Федерального союза германской промышленности, человека, который состоял в НСДАП и имел золотой знак «старого бойца» [j], который был офицером СС и с 1941 года в качестве руководителя Главной канцелярии в центральном объединении промышленности Богемии и Моравии был ответственен за разграбление чешской промышленности [XXXI]. Шлейер как никто другой олицетворял собой неразрывную связь нацистской Германии и ФРГ и был человеком, который особенно активно вёл враждебную кампанию против профсоюзного участия в управлении предприятиями. Но над этим РАФ не работала. Она вела борьбу на очень высоком политическом уровне и хотела многого добиться, но здесь у неё был большой пробел, поскольку она не политически подходила к своему делу и к тем процессам, которые она вызывала.

Т.: Что было бы «политическим» подходом?

М.: РАФ должна была более чётко объяснить, почему она похитила именно Шлейера, что она это сделала не только из-за занимаемых им должностей, но и из-за его прошлого и из-за его современной политики. И прежде всего она должна была разъяснить, почему именно в 1977 году и почему именно он был выбран. Возможно, это сделало бы ситуацию более ясной: кто против кого выступал. Что речь также шла о непрерывности фашизма в период, когда Германия снова приготовилась к рывку и хотела стать европейским гегемоном. Вспомни только, как ФРГ тогда выступала против Португалии [34]. И поскольку была упущена возможность выдвинуть на первый план обсуждение таких политических тем, то сейчас многим очень тяжело правильно понять, почему события этого периода протекали именно так. Сегодня на всём этом лишь висит ярлык: РАФ похищала тех, кто занимал высокую должность, чтобы освободить заключённых. И точка. Как будто безразлично, кого похищали: директора федеральной железной дороги, какого-нибудь банкира или именно Шлейера. Политическую силу, которую РАФ получила благодаря выбору Шлейера и благодаря историческому моменту, «Коммандо имени Зигфрида Хауснера» не использовала.

Т.: Ты можешь предположить, почему «коммандо», совершившая похищение, сделала эту ошибку?