Европейская классическая философия

Николай Коперник (1473–1543), польский клирик, впервые установил вращение земли как вокруг оси, так и вокруг солнца на основании того, что моделирование всех движений в космосе лучше всего создавать на основе механико-математических расчетов, а не на соединении созерцания небес, физики и отдельных расчетов, как было в античной философии и в схоластике. Смена геоцентричной системы гелиоцентричной продолжала впечатлять многие века. Так, Кант в предисловии ко второму изданию своей «Критики чистого разума» сравнивал себя с Коперником, имея в виду, что положил в основу философии не общие предпосылки, принимаемые как аксиомы (что он назвал «спекулятивной теологией», то есть созерцанием как бы уже систематизированных предпосылок бытия), а способность разума работать с какими-либо предпосылками и убеждаться не только в их достоверности (что было уже во всей новой философии), но и в несомненности ограничений самого разума.

Филипп Теофраст Гогенгейм (1493–1541), взявший псевдоним Парацельс (буквально, «не соглашающийся с Цельсом», образцовым античным медиком), как и большинство натурфилософов Возрождения, исходил из того, что человек – микрокосм, в общих чертах повторяющий вселенную как макрокосм. Но у него микрокосм и макрокосм связаны не системой аналогий, когда, например, органы тела соответствуют планетам, а принципом подвижности и преобразований, который он отождествлял с Меркурием, ртутью, самым подвижным металлом. Поэтому здоровье может быть достигнуто не благодаря гармонизации функций организма с функциями космоса, как это было в предшествующей натурфилософии, а через воздействие чего-то самого провоцирующего и острого, именно, яда. Парацельс впервые объяснил, что любое лекарство – это яд, просто правильная дозировка позволяет победить болезнь. Поэтому, хотя многие построения Парацельса кажутся нам фантастичными и странными, его всегда помещают в галерею великих ученых врачей.

Джероламо Кардано (1501–1576), инженер и астролог, считал, что раз в природе много что вероятно, то постепенно все вероятности приходят к какому-то целому, к некоторому общему значению, а значит, в природе исполняется Божья воля. Такую философию Кардано потом бранил Томмазо Кампанелла (1568–1639), философ-утопист, утверждавший, что такая философия ставит Божью волю в зависимость от частных событий, тогда как надо мыслить наоборот, Бог делает невероятные вещи вероятными, следовательно, правильной философией будет та, которая объясняет невероятное в нашем мышлении, указывает, какие категории в нем наиболее фантастические и странные, и придает им смысл.

Бернандино Телезио (1509–1588) создал собственную академию близ Неаполя. Телезио считал, что философию можно свести к изучению природы, и в своих трудах он оказался ближе всего к досократическим натурфилософам античности, таким как Эмпедокл. Аристотель для него был логиком и поэтому поневоле умножал число понятий, большинство из которых лежат в системе мертвым грузом и не меняют жизнь человека к лучшему. Телезио предположил, что лучше ввести только одну категорию – температура, в ней ввести два понятия – холод и жара, а уже из этих понятий выводить процессы, как, скажем, расширение и разряжение, а в них видеть вещи, такие как дух, понятый как очень тонкая материя, или событие, или любовь и другие.

Многообразие проблем ренессансной философии

Особое место в развитии ренессансной мысли занимала Венеция. Многолюдье Венецианской республики всегда было расчерчено силовыми линиями готовых топосов, общих мест. Панегиристы восхваляли Венецию за миролюбие и начальную деловитость: если другие города основывали свирепые воины, и Ромул не смог удержать руку от убийства Рема, а сиротам Рема пришлось основывать Сиену, то Венецию выстроило согласие граждан. С самого начала жители Венето были торговцами, ищущими подлинного согласия интересов и истинной коммерции – свободного оборота идей, мыслей, речей и финансовых активов.

Нетрудно заметить, как в риторике венецианского нерушимого согласия, особой прозрачности замыслов, в которой видна вся глубь веков, рождался особый юный дух предприимчивости. Такая энергичная политика состоит не просто в том, чтобы обеспечить цех работой, а себя – очередными материальными сокровищами, но – чтобы создать единый форум, на котором заработанное сразу обернется инвестицией. Венеция соединила старые представления о банковском капитале как о ростовщичестве с новыми образами оборота капитала как экономической стратегической игры; тем самым освободив ранний капитализм от былой рутины выкачивания прибыли, от рабства у тактики, развернув стратегические горизонты.