Европейская классическая философия

Христиан фон Вольф (1679–1754), ученик Лейбница и учитель Михайло Васильевича Ломоносова, распространил принцип достаточного основания на все вещи. Лейбниц считал, что вопрос, каково основание существования такой-то вещи, можно ставить лишь по отношению к «контингентным» вещам – схоластический по происхождению термин «контингентный» означает то, что может быть так, но с равной удачей может быть и иначе. Вольф думал, что любая вещь, даже достоверно существующая и не способная стать сколь-либо иной, тоже имеет достаточное основание существования: ведь она существует во времени, в этом смысле стареет, существует в пространстве, в этом смысле осваивает пространство, может стать основанием или оправданием других вещей, скажем, если мы меняем одну вещь на другую. Лейбниц, один из создателей дифференциального исчисления, мыслил отношение вещей как систему смысловых различений и смысловых употреблений, как мыслится, скажем, бюджет. Вольф, физик прежде всего, думал иначе, что все вещи могут соответствовать друг другу, например по массе, по объему, а значит, могут быть как-то обменены, иначе говоря, он мыслит не состояние бюджета, а состояние сделок. Поэтому для Вольфа существование вещи – это, например, ее способность стать постоянной таким образом, чтобы это постоянство показывало, что только она здесь была возможна.

Другое важное достижение Вольфа – новое различение между «простыми» и «сложными» субстанциями. Для него это не просто два разных вида субстанций, но и два разных способа существования субстанций. Простая субстанция существует благодаря тому, что она не нуждается в анализе, она предстает как фактическая данность. Поэтому простые субстанции определяют, скажем, движение, потому что мы сразу можем сказать тогда, откуда именно и куда именно оно идет. Тогда как сложная субстанция дана как предмет анализа и определяется не только своими частями, но и своей связностью: связна она в пространстве или еще и во времени, или еще в сравнении с другими вещами. Связность – инструмент, позволяющий сопоставить одну сложную субстанцию с другими сложными субстанциями. Здесь Вольф сталкивался с некоторыми трудностями, например можно ли утверждать для такой сложной субстанции, как человек, бессмертие души и смертность тела, если ни то, ни другое не выводится из связности, но только из наблюдений вне этой связности? Вольф решал этот вопрос так – душа и тело суть наименования определенных способов существования сложной субстанции, а значит, бессмертие и смертность определяются не как собственные свойства частей, но как первичные свойства самой сложной субстанцией, тогда как «быть душой» и «быть телом» оказывается вторичным свойством. Что попало в физический мир, то оказалось телом, а что попало в мир размышлений и созерцаний, стало бессмертной душой. Потом это положение Вольфа будет жестко критиковать Кант, иногда ссылаясь, а иногда нет, потому что получается, что необходимость зависима от случайности, от такого случайного попадания, что нелепо.

Иоганн Николас Тетенс (1736–1807), современник Канта, был таким же универсальным умом, как Лейбниц и Вольф. Из-под его пера выходили труды по биологии и зоологии, а как директор Датского королевского банка он провел одну из лучших денежных реформ в истории. Если Вольф рассматривал строение сложных субстанций, Тетенс стал также рассматривать строение сложных понятий, видя в них не просто способ схватывания какой-то ситуации в бытии, но и способ соотнесения чувственного и умственного в самой нашей философской работе. Тетенс рассуждает так: люди обычно мыслят поспешно, и выражение этой поспешности – фантазия, то есть произвольное обобщение большого числа данных. Тогда как сложное понятие препятствует такой фантазии и, более того, говорит, как именно различаются возможность и закономерность. Скажем, понятие «птица» включает в себя как крылья, так и определенную аэродинамическую форму – и крылья говорят о возможности полета, а форма, сходная у всех птиц, – о закономерностях в птичьем мире. Так наши фантазии останавливаются, и мы понимаем уже границы наших понятий, как они останавливаются перед возможностями и перед закономерностями. Конечно, Тетенс не столь радикален как Кант в «Критиках», но все равно показывает, что границами обладают не только физические, но и интеллектуальные вещи.

Как идеалисты и материалисты объясняли субстанцию и сознание