Европейская классическая философия

Наша современница Барбара Кассен, создатель софистической истории философии, обратила внимание на то, что философские состояния, такие как созерцательность, воодушевление или ностальгия, не просто испытываются, но изобретаются. Впервые античные софисты показали, что философскую ситуацию можно изобретать, и хотя их стратегии риторической манипуляции были отвергнуты последующей философией, философы знают, что их собственные эмоции никогда не могут быть до конца реконструированы, а значит, чтобы разобраться в отношении ума и воли или каком-то другом отношении столь разнонаправленных способов человеческого бытия, нужно всякий раз пересоздавать ситуацию, ту «сцену», на которой эти ум и воля работают. Например, в книге «Ностальгия» она рассматривает созидательную сторону этого чувства: Одиссей, возвращаясь на Итаку, всё равно хочет продолжать путешествие, уже сухопутное, Эней, ностальгируя по Трое, создает римскую цивилизацию, а Ханна Арендт, сохранив память о немецком языке, в Америке осмысляет судьбы Европы. Таким образом, ностальгия – это философское чувство неуместности готовых решений, требующее иначе осмыслить и природу мысли, и природу чувства.

Другая наша современница, Марта Нуссбаум, решила возродить учение античной школы стоиков о «евпатии», добром переживании, которое воспитывает в человеке умеренность и осторожность. Стоики считали, что «евпатия» сближает человека с богами, потому что он радуется радостным событиям, и в этой радости становится одновременно решительным и осторожным. Некоторые историки философии не согласились с Нуссбаум, указав, что далеко не все вокруг человека радостно, и значит, ее предложение подразумевает притворство или такую порочность, которая из всего может извлечь радость. Но Нуссбаум говорит, что просто радость надо понимать не просто как удовлетворение, но как событие, поэтому решительность тебе не принадлежит до конца, а осторожность столь же нужна, сколь при событии необходима вовлеченность в само это событие. Недостаток старого стоицизма только в том, что они не различали эмоций для разных возрастов, поэтому и слишком много говорили об «избегании страдания», не думая, что раз человек меняется с возрастом, радость, побеждающая страдания, должна быть обращена не только в настоящее, но и в будущее.

Книга Марты Нуссбаум «Не ради прибыли», посвященная защите университетов от экономической политики, говорит не просто о судьбе гуманитарного образования в современном мире, она говорит о славе как о светском аналоге вечности. Нуссбаум пишет в той ситуации, когда прежние намеки на благо, которое приносит знание идеальных текстов и исторических событий, уже не работают, провозглашенное итальянскими гуманистами «исправление истории» через правильную речь об отборных событиях уже не имеет большого смысла – потому что сама история исправляет себя технологически, через менеджмент событий. Как спасти гуманитарное образование там, где и из события, а не только из впечатления, стремительно выветривается возвышенный смысл?

В XX веке, согласно Нуссбаум, произошел поворот: гуманитарное знание стало изучать не только предмет, но и человека, который на этот предмет смотрит. Если раньше гуманитарное знание представляло собой ряд проектов, координирующих положение человека в мире, то теперь оно начинает равняться на уже выработанное положение человека, парадоксально обретая его там, где вроде бы оно утрачено и не схватывается с помощью готовых понятий. Радикализм поворотов XX века пока еще не привел к написанию единого курса, в котором объяснялось бы, как гуманитарии в разное время постигали мир, «история спасения мира» гуманитариями. Пока нам не под силу даже подступиться к решению этой задачи.

Получается, что гуманитарное знание впервые в истории совпало с той «длительностью», которую определял в европейской культуре жанр романа: изображающий именно выпадение человеческой судьбы из готовых понятий и при этом выстраивающий систему настроенных друг на друга интуиций автора, героя и читателя. Энциклопедизм большого европейского романа – это «комедийное» отражение возможностей души, превращение различных настроений, ведущих к познанию, в эпизоды легкомысленного овладения истиной.

История европейской культуры оказывается для нее во многом историей компенсаторного искусства: было известно, что от древности дошло не всё, и приходится изобретать разного рода ситуативные, ландшафтные, импровизаторские искусства, чтобы постоянной сменой аспекта, постоянным пристраиванием к состоявшемуся видению оживающего опыта восприятия восполнить горечь потерь. Поэтому монументальные искусства, не рассчитанные на среду, проходят по рубрике ремесла, такие как изготовление механизмов или ювелирное дело, тогда как обустройство среды, делающее «картинным» все «классическое», которое мы никогда не увидим на античных картинах, не дошедших до нас, и есть искусство. Искусство начинает работать не как механизм памяти, но как механизм легких ассоциаций, воскрешающих опыт живого отношения к истине.