Европейская мечта. Переизобретение нации

В 2005 году, после долгой подготовки, в центре Берлина был открыт символичный для новой нации памятник Холокосту. Спустя двенадцать лет Бьёрн Хёке впервые публично усомнился в его надобности, заявив: «Мы, немцы ‹…› единственный в мире народ, который соорудил памятник позору в сердце собственной столицы». И то и другое действительно уникально: и преступление, увековеченное в памятнике, и тот факт, что нация открыто его признает и намерена на все времена хранить в памяти. Негодование Хёке находит поддержку у тех, кто хочет утвердить свою немецкую идентичность на несломленной национальной гордости. Но те, кто разделял в ГДР свою национальную гордость с победителями, сегодня недоумевают, столкнувшись с национальным нарративом, который ставит в центр коллективной самоидентификации «творцов» Холокоста. Эти люди не только отвергают такой нарратив как дерзость, но и осуждают его как форму самоненависти. Они отворачиваются от этого официального, господствующего в обществе нарратива и с благодарностью обращаются к тем, кто предлагает им альтернативу: коллективную гордость и национальную честь. К их числу принадлежит Александер Гауланд с его версией 1000-летней героической немецкой истории. В такой перспективе злосчастный двенадцатилетний период национал-социализма не играет серьезной роли, а сводится к «пятнышку»[578].

Действительно, гражданам ГДР прививалась изрядная доля национальной гордости, им позволяли чувствовать себя нацией антифашистов и победителей, сражавшихся вместе с русскими. Таким образом, они были избавлены от унизительной роли преступников и их детей. Вероятно, поэтому они не могут понять, не говоря уже о том, чтобы принять, этический поворот в мемориальной культуре. Этой группе нет больше места ни в каком нынешнем официальном нарративе. Их положительный гэдээровский опыт сметен историей, а им самим отказано во внимании и признании. Их национальная гордость неожиданно лишилась почвы. Те, кто когда-то устроился и комфортно чувствовал себя в сильном государстве ГДР, ныне дезориентированы в смутном и слабом государстве объединенной Германии. И тем желанней были им предложения, исходившие от правых, включая и фундаментальных противников немецкого государства. Гнев и утрата иллюзий, разочарование и обида привели к отказу в лояльности новому государству.

В январе 2006 года для экспертного обсуждения в Бундестаге темы «Образовательные концепции и новые формы совместной проработки национал-социалистического прошлого» был приглашен в качестве докладчика от АдГ историк Эгон Флейг. Говоря о Холокосте, он категорически разделил научно-историческое знание и собирательную память национальных коллективов. Нация, подчеркнул он, для свой сплоченности должна опираться исключительно на положительные исторические события; все прочее приводит к ущербу для общества и травматизации будущих поколений. Такие представления широко распространены, и, похоже, именно здесь наметился поворот, ибо другие страны начинают признавать и перенимать «немецкую модель» мемориальной культуры[579]. В правых движениях Германии, напротив, вопрос о национальной идентичности теснейшим образом связан с национальной гордостью, противящейся признанию Холокоста как центрального события немецкой истории. В одной из реплик на сайте берлинского Театра имени Максима Горького прозвучал вопрос: «как мы можем помочь этим людям вновь обрести или почувствовать свою идентичность? Это, безусловно, невозможно, если мы предлагаем им идентифицировать себя с негативным образом (с „нацистом“ или „сволочью“). Не могу себе представить, что кто-кто при этом радостно возденет руки и скажет: „Так вот мое Я. А я и не знал. Ура!“»