Европейская мечта. Переизобретение нации

Рассмотрев трудности «пристраивания» истории ГДР в общем плане и услышав отдельные голоса, я хотела бы теперь расширить спектр и вставить сюда мою личную переписку в интернете на тему опыта Запада и Востока. Переписка отражает разные миры и ценности, сформировавшие немцев по обе стороны Стены во времена холодной войны. Люди жили в двух политических системах, каждая из которых оспаривала другую. Шла непрекращающаяся пропагандистская война. В западной части, где я выросла, например, ежегодно праздновали не 8 мая, как на Востоке, а 17 июня – День германского единства. Этот праздник не только ежегодно бросал публичный вызов соседнему государству ГДР. Это был и удобный случай западногерманским ревизионистам продемонстрировать свои национальные чувства и поболтать о возвращении утраченных восточных территорий. В этот день западная половина Германии, представляла себя единственным легитимным представителем немецкой нации; торжества завершались у памятника Арминию государственным гимном, который следовал за исполнением фольклора XIX века. Эти постановки старшего поколения все больше оспаривались политиками, а для моего поколения они были просто мучительными. Чувство национального, которое нам старались таким образом привить, не прививалось, скорее это вело к иммунизации против любых проявлений национального сознания. Причина такого сопротивления – двойное забвение как нацистского прошлого, так и настоящего ГДР, название которой в те времена полагалось брать в обязательные кавычки в знак непризнания. То и другое вызывало в моем поколении желание решительно воздерживаться от любой формы национальной идентификации. Быть немцем казалось бременем, от которого можно было избавиться, соскальзывая в транснациональные роли, будь то гражданина мира, космополита или европейца.

Рихард Шрёдер объясняет это «немецко-немецким недоразумением, связанным с отношением к патриотизму и национализму. Патриотизм – это любовь к своему отечеству, такая же, как у других к своему. Национализм – это иллюзия, будто собственный народ превосходит остальные. На Западе немало людей, особенно среди лидеров общественного мнения, отождествляют патриотизм с национализмом. В мае 1990 года во Франкфурте-на-Майне состоялась довольно многолюдная демонстрация под лозунгом „Германия – никогда больше!“»[569] Шрёдер считает этот «опасный перебор следствием радикального отношения к черной главе немецкой истории». Приверженность восточных немцев к нации была более ровной, ее почти не стеснял провозглашенный государством социалистический интернационализм, но прежде всего следует иметь в виду, что ее, в отличие от Запада, не обременял груз ответственности за исторические преступления немецкой истории, поскольку эта история излагалась не в нарративе преступника, а в благородном нарративе героев Сопротивления.

Моя личная культурная социализация значительно отличалась от западного образца как относительно забвения национал-социалистического прошлого, так и забвения ГДР. Я училась в частной школе, основанной одной из участниц Сопротивления, событий 20 июля 1944 года[570]. Поэтому в школе во всем присутствовало абсолютное неприятие национал-социализма. Таким же было и отношение к ГДР. Наш классный руководитель был политиком, членом социал-демократической партии, которая с 1960-х годов поддерживала тесные связи с функционерами СЕПГ, что позволяло нашему классу регулярно ездить в разные города Восточной Германии. Во время этих поездок мы не просто посещали города, но бывали в школах, на культурных мероприятиях и в бывших концлагерях. Некоторые из нас завязали личные связи на всю жизнь.

Переписка, которую я ниже излагаю, не относится к таким личным контактам. В октябре 2018 года я получила длинное электронное письмо от неизвестной мне Моники Шварц (имя изменено). Она прочитала в газете мое интервью и была раздосадована тем, что о жизни в ГДР судил человек, который о ней ничего не знает. Поэтому она сочла своим долгом раскритиковать и исправить мои высказывания о ГДР. В письме она не пожалела ни времени, ни места, чтобы просветить меня о ГДР со своей точки зрения. Я пересказываю здесь ее письмо не только для того, чтобы продемонстрировать обмен историями, как того хотел Маркус Меккель. Речь идет даже не об актуальном: что пережила я, что пережила ты? И тем более не о том, кто прав. Скорее, вопрос в том, как мы что-то пережили, какие чувства и убеждения сохраняем в себе. При таком взгляде письмо открывает совсем иной подход к жизни в ГДР, нежели воспоминания Маркусса Меккеля, чьи родители, убежденные и стойкие протестанты, добровольно решили жить в ГДР и чьи биографии тоже свидетельствуют о жизни в условиях диктатуры. Письмо, которое я излагаю ниже, написано с противоположной целью: оно должно было убедить меня в моральном превосходстве ГДР над ФРГ. Тон резкий, но уважительный, мысли высказаны на высоком литературном уровне. Поэтому я воспринимаю письмо серьезно и представляю его в этом контексте. Приведенные в нем аргументы можно разделить на семь тезисов.