Европейская мечта. Переизобретение нации

Во время моей работы с беженцами из бывшей Югославии, где в 1990-е годы разразилась первая европейская война после Второй мировой войны, нам ‹…› особенно помогали немцы, которые сами пережили бомбежки или были беженцами. О пережитом эти люди скупо рассказали лишь через много лет. В 1990-е годы я в своих публичных выступлениях говорила о том, что немцам как «народу преступников» (Tätervolk) особенно трудно говорить о своей травме. Тогда я и познакомилась со многими пожилыми немцами, которых зачастую очень трогали мои слова. Они признавались, что это был первый случай, когда кто-то признал их жертвами войны. После одного из выступлений у меня завязались доверительные отношения с Сибиллой Дрейер, руководившей женским отделением Союза изгнанных. Мы начали сотрудничать, проводить совместные семинары, конгрессы, лекции, встречи, на которых участники рассказывали о себе[601].

Эта знакомая помогла мне также ясно понять, насколько тесно связаны разные истории беженцев. С приходом беженцев из бывшей Югославии о пережитом ими узнала вся Европа. Подобно тому как лишь в свете войны во Вьетнаме заново открыли понятие травмы и, признав ее частью медицинского диагноза, помогли жертвам Холокоста, так и в Германии лишь в свете ужасов югославской войны на травмы беженства и изгнания взглянули по-новому и стали открыто о них говорить.

Новая родина

Neue Heimat («Новая родина») – так называлась строительная компания, которая в разбомбленной послевоенной Германии взялась восстанавливать страну. Насущной задачей тогда было дать крышу над головой 14 миллионам беженцев и депортированных. После 1989 года в новых федеральных землях опять возникла «новая родина», на этот раз в основном за счет системных перемен, расчистки и реконструкции, которые в значительной степени стерли с лица земли старую родину жителей ГДР. Задача создания еще одной новой родины встала как перед Западом, так и перед Востоком Германии после 2015 года. Глубокие изменения уже происходят, и новая цель заключается в том, чтобы этот переход осуществить совместно и конструктивно. На повестке дня стоит вопрос: как Германии стать второй родиной для тех, кто покинул свою родину из-за войны и насилия? Для этого необходимо общество, которое не встречает мигрантов с недоверием, враждой или даже ненавистью, но обеспечивает им безопасность, защиту и перспективы развития. Местные жители должны проявить сочувствие к иммигрантам, испытывающим трудности адаптации, которые наглядно описывает Корнелия Коппеч: «Действительно теряешь существенную часть самого себя, попадая в другую страну. Сначала теряешь свой язык, затем свою идентичность – как гражданин, как сын или дочь, как член определенного этнического коллектива, как коренной житель. Но постепенно эти потери могут обернуться обогащением: учишь новый язык, отождествляешь себя с новым и обретаешь новую родину – в идеальном случае»[602]. Сочувствие местных жителей к мигрантам – одна сторона медали; другая сторона – уважение иммигрантами общественного порядка принимающей страны. Дело полиции пресекать образование агрессивных групп, которые терроризируют людей и сеют беспорядки.

Важная предпосылка для интеграции – преодоление отчуждения. «Лишившийся своих корней нигде не чувствует себя дома», – говорил германист Джон Спалек, родившийся в 1928 году в Варшаве и бежавший со своей семьей от Советов в США. Он остался навсегда эмигрантом и помогал другим эмигрантам. Он никогда не жалел о сделанном шаге и, хотя Нью-Йорк не стал для него домом, он нашел там вторую родину. Он чувствовал, что его приняли, и сумел прижиться, потому что «здесь никто у меня не спрашивает, откуда я родом»[603]. Ощущение, что ты свой, принят, и ведешь автономную, нормальную жизнь, не привлекая к себе лишнего внимания, не подвергаясь постоянным расспросам, – это и есть то, что может предложить вторая родина[604].