Европейская мечта. Переизобретение нации

Большая часть иммигрантов давно разъехалась по регионам Германии и укоренилась. Представители второго поколения турецких мигрантов претендуют на то, чтобы считаться коренными жителями, и внушают уважение, как, например, комик Бюлент Сейран со своим безупречным мангеймским акцентом. Юмористические и развлекательные телешоу – прекрасный путь к успеху, но чем еще мигранты могут привлечь к себе симпатию общества? Что объединяет их с принимающей страной кроме пространства, в котором они живут? Есть ли музеи, представляющие их истории, или памятники и другие символы их присутствия в публичном пространстве? Какие истории, принесенные с собой или пережитые мигрантами, находят отклик у их соседей? Только когда публичное пространство и национальная память обогатятся подобными историями, понятие родины станет более разнообразным и многоголосым. Родина воспринимается и передается многообразно: не только в ландшафте и архитектуре, но и в многочисленных культурных практиках, которые можно перенести через границы – язык, рассказы, стихи, молитвы, рецепты, картины или музыка. Ландшафт и архитектурная среда остаются на прежнем месте, но другим «подаркам» всегда найдется место на новой родине. Тогда «новая родина» – это пространство совместного проживания, сообща воспринимаемое как родина.

Подорвать новое понятие родины может сосредоточенность на локальном и региональном – на городе, регионе или местности. Если политика определяет политическое пространство абстрактного государства и абстрактной нации сверху, то жители обживают, обустраивают и формируют пространство своего совместного проживания преимущественно сами, наделяя его смыслами и значением снизу. Своими поступками, отношениями, инициативами и планами они перформативно воссоздают родину, исключая или включая в нее других, и это подразумевает вступаться друг за друга, оказывать доверие и уважение друг ко другу, опробовать новые формы совместной жизни. Все, что вмещает слово «родина», в конечном счете определяется на месте. Поэтому родина всегда перестраивается.

Коронавирус и чувство общности: кризис и шанс

Что такое чувство общности?

Философу Карлу Ясперсу принадлежит фраза: «Правда есть то, что объединяет нас». Ее лучше перевернуть, чтобы правильно понять. Получится: «То, что нас объединяет, есть правда». Эта сентенция звучит повсюду, даже если ее не произносят вслух. Устанавливая монополию на собственную правду, социальные коллективы всегда воздвигали границы и выстраивали иерархии, что затрудняло общение с другими группами. Для Ясперса, напротив, правда – не имущество, которое надлежит защищать от других, а то, что можно искать и находить сообща и что таким образом создает новые связи между людьми.

Чувство общности также исторически трактовалось по-разному, например как подчинение более высокой целостности, вроде «немецкой народной общности». «Ты – ничто, твой народ – это все!» – таким был популярный лозунг во времена национал-социализма. Политолог Альберт Хиршман (1915–2012) хорошо помнил эти времена. Еврей, он был вынужден в 1933 году бежать из Германии, участвовал в гражданской войне в Испании, а в годы Второй мировой войны спасал беженцев в оккупированной Франции. Он стал профессором Принстонского университета, занимался политэкономией и риторикой. К проявлениям чувства общности он относился весьма скептически, считая опасным,

когда группа людей околдована страстью или «блажью» чувства общности. Новейшая немецкая история от этого убедительно предостерегает. В годы Веймарской республики часто слышались жалобы на отсутствие тех или иных гражданских качеств, которыми общество, по тогдашним представлениям, должно было обладать. Утраченными же полагали сознание миссии, чувство сплоченности и теплоты, короче говоря, Gemeinsinn (чувство общности). Своим взлетом нацистское движение обязано не в последнюю очередь обещанием сполна удовлетворить этот сомнительный «запрос» созданием новой прочной «народной общности»[605].