Европейская мечта. Переизобретение нации

Борьба за национальный нарратив в США достигла своей кульминации после 23 мая 2020 года, когда четверо полицейских в Миннесоте среди бела дня на улице убили Джорджа Флойда. Кадры этого преступления, снятого прохожими на видеокамеры мобильных телефонов, со скоростью вируса разлетелись по социальным сетям, дали толчок дебатам о расизме за пределами национальных границ и привели к сносу памятников колониального прошлого. С тех пор в США идут ожесточенные споры о национальной истории и ее интерпретации. Совершенно очевидно, что в этой стране много противоборствующих нарративов, но нет готовности к общему признанию ключевых событий совместной национальной истории. Раскол между двумя крайностями, движением «Black Lives Matter» и белыми «супрематистами»[625], непреодолим, глубокая пропасть проходит через все общество, и это в гораздо большей степени, чем критикуемая Фукуямой политика идентичности, выявляет и воспроизводит радикальные и непримиримые противоречия внутри одной и той же нации. Необходимо знать, что оспариваемые сегодня памятники генералам южных штатов, которые стали предметом политических споров, не были воздвигнуты непосредственно после Гражданской войны, они появились уже ближе к концу XIX – началу ХХ века. Это были героические монументы неудачникам истории, открыто боровшимся против достигнутого в Гражданской войне правового равноправия черного населения, которые продлили эту войну уже как символы. Можно провести прямую параллель между так называемыми памятниками «Lost Cause» («Потерянное дело») американского Юга и воинскими и колониальными памятниками, с помощью которых нацисты после проигранной Первой мировой войны в 1930-е годы выражали свои милитаристские и расистские настроения и втягивали нацию в следующую мировую войну. Неудивительно, что фашисты по обе стороны Атлантики легко находили взаимопонимание и восхищались друг другом. На эту параллель обратил внимание американский историк Дэвид У. Блайт: «Одни нарративы (мифы) необходимы потому, что они поддерживают благую и правильную культурную ориентацию. Другие основываются на злонамеренной лжи и служат настолько мощным орудием ненависти и политической мобилизации, что благодаря им устраиваются большие парады, будь то на территории нацистских партийных съездов в Нюрнберге, или на улицах Шарлоттсвилля, или в других местах этой страны»[626]. То, что Фукуяма называл «неамериканским», Блайт недвусмысленно именует «антиамериканским». И добавляет: «Сегодня памятники ниспровергаются, но нарратив, который их воздвиг, остался». Именно об этом идет здесь речь.

Еще в начале ХХ века американский социолог и правозащитник У. Э. Б. Дюбуа назвал историю Соединенных Штатов ложью, о которой договорились. Точнее, ложью, о которой договорились белые. Ибо для черных, как подчеркивал писатель и правозащитник Джеймс Болдуин, эта история была «не чем иным, как невыносимой кабалой, вонючей тюрьмой и кричащей могилой»[627]. Важное требование чернокожего правозащитного движения в США так и не исполнено. Они хотели своей историей стать частью национальной истории, истории, которая началась не только с белых переселенцев, а раньше, с насильственного угона черных рабов из Африки по так называемому «Middle Passage» («Среднему пути»). Им до сих пор отказывают во включении своей летописи в национальный нарратив; со времен Гражданской войны так и не появилась поддержанная государством общая, разделяемая черными и белыми, история о рабстве, о непрекращающемся расизме и системном неравенстве.

«Вы, белые, послушайте меня! – писал Джеймс Болдуин. – История, которую, похоже, никто не знает, это не только то, что читают. И касается она в первую очередь не прошлого. Напротив, великая сила истории в том, что мы несем ее внутри себя»[628]. Для жертв травматической истории насилия она не растворяется сама по себе. Наоборот, если травма рабства не получает символического признания, а причины расизма сохраняются, то для части населения прошлое остается настоящим. Такая история станет прошлым лишь тогда, когда все население США дистанцируется от нее, отказавшись от предпосылок, которые сделали эту историю возможной. Для этого недостаточно показать рабство в Смитсоновском музее[629], где экспозиция сделана преимущественно для черных. Февраль в США считается «Месяцем черной истории» (Black History Month), когда афроамериканские школьники посещают музеи, чтобы услышать там истории о Фредерике Дугласе или Мартине Лютере Кинге. Подобная культурная практика характерна для обществ с двумя строго разделенными нарративами; исторически параллельные общества, каждое с собственным прошлым, живут на одной территории. Америке не хватает признания и усвоения белыми черной истории страданий, а также общего нарратива, который поддерживался бы национальными праздниками, музеями, школьными учебниками. Предложенная Фукуямой концепция «исповедуемой нации» может основываться только на признании общей, инклюзивной истории американской нации.