Европейская мозаика

Гермес стал символом итальянского Возрождения, которое иначе можно ещё назвать золотым веком религиозного герметизма. Не случайно, в Сиенском соборе (1488) изображение Гермеса было помещёно на мозаичном полу, на видном месте, недалеко от входа в храм, в обрамлении торжественной надписи: «Hermes Mercurius Trismegistus Contemporaneus Moysi» (Гермес Меркурий Триждывеличайший Современный Моисею).

Изучению вот этой «древней» египетской мудрости и посвятил свои досуги молодой Бруно. А трактат Коперника «Об обращении небесных тел», в то время ещё не внесенный в папский «Индекс», помог ему сопрячь герметическую философию и магию с научными представлениями о мире.

По свидетельству самого Джордано, его знакомство с гелиоцентрической системой произошло в несколько этапов: «Когда я был мальчиком и судил без философского умозрения, то считал, что так думать — безумие, и полагал, что это учение выдвинуто было кем-нибудь в качестве софистической и хитрой темы и использовалось праздными умами, которые хотят спорить для забавы и делают своим занятием доказательство и защиту того, что белое есть чёрное». Лишь позднее, по мере совершенствования в «философском умозрении», он признал доводы гелиоцентристов сначала «правдоподобными», потом «просто правильными» и, наконец, «самыми правильными» (впрочем, наступит момент, когда он пойдёт дальше Коперника).

Всё это не помешало ему, впрочем, в 1572 году получить сан священника, а затем успешно защитить диссертацию на соискание учёной степени доктора богословия. Священство приносило Бруно кое-какие средства к жизни, а также давало возможность отлучаться из монастыря, видеться с новыми людьми и читать те книги, которые не вызывали одобрения Церкви.

Житейские взгляды Бруно того времени отразились в написанной им комедии «Светоч», где осмеяны суеверие, вера в алхимию и колдовство, а равно учёный педантизм. «Невежество, — говорилось там, — лучшая в мире наука, она даётся без труда и не печалит душу». Как считается, в антипрологе к «Светильнику» Бруно обрисовал самого себя: глаза задумчивые, потерянные, как будто ушедшие во внутреннее созерцание; смех сквозь слёзы; характер раздражительный и полный упрямства.

Литературный дебют явно удался. Впоследствии находили, что Мольер заимствовал из неё несколько сцен для своих комедий.

Совмещать ежедневное совершение обедни со своим истинным образом мыслей становилось для Бруно все тяжелее. Жизнь в монастыре сделалась ему ненавистна. Его ум, его совесть протестовали против церковных догматов и предрассудков. В своей стихотворной «Похвале ослу» он издевается над рутиной богословия («ослиностью»), которая гасит все высокие устремления разума:

Священная ослиность, святое отупенье,
О, глупость пресвятая, блаженное незнанье.
Одна ты нашим душам даруешь назиданье,
Ведь не приносят пользы ни ум, ни обученье.
Бесплоден труд познанья, бессильно вдохновенье.
Философов мудрейших бесцельно созерцанье,
И в небеса проникнуть напрасно их старанье —
Там для тебя, ослиность, готово помещенье.
Любители науки! А вам-то что за горе!
Зачем вы знать стремитесь, каков закон вселенной,
И есть ли в сфере звёздной земля, огонь и море?
Священная ослиность, в невежестве блаженна,
Упавши на колени, с покорностью во взоре,
Пришествия Господня с молитвой ждёт смиренной…

Бруно знал, что может подвергнуться преследованию за свои взгляды. Относительно своих собратьев-доминиканцев, которые называли себя «псами господними», он уже не испытывал никаких заблуждений: «Служители зависти, рабы невежества, холопы злобы, они надеялись подчинить меня гнусному и тупому лицемерию». Впоследствии, в диалоге «Песнь Цирцеи», он даст совет, каким образом среди множества собачьих пород распознать самую злую: «Это та самая порода варваров, которая осуждает и хватает зубами то, чего не понимает. Ты их распознаешь по тому, что эти жалкие псы, известные уже по своёму внешнему виду, гнусным образом лают на всех незнакомых, хотя бы и добродетельных людей…»