Европейская поэзия XVII века

Веселый, беззаботный и влюбленный,
щегол уселся на сучок дубовый
и крылья отряхнул, собой гордясь:
над белой грудкой клюв его точеный
сверкал, как иней на кости слоновой,
желтела, в перья нежные вплетясь,
соломенная вязь;
и, облекая в сладостные звуки
любовь свою и муки,
защебетала птичка: все вокруг
внимало ей — цветы, деревья, луг…
Но вдруг, ее рулады
прервав, охотник вышел из засады,
и острая стрела
пронзила сердце бедного щегла —
замолкший, бездыханный,
упал певец на луг благоуханный…
Ах, жизнь его — портрет
моих счастливых дней и тяжких бед!

Стремясь в луга, в раздольные просторы,

шалун ягненок вырвался на волю
из-под родного крова, променяв
живительный и чистый сок, которым
его вспоила мать, любя и холя,
на запахи цветов и свежесть трав,
на множество забав
в долинах пышных, где светлы и новы
весенние покровы,
где можно мять зеленый шелк полей,
вкушая сладость молодых стеблей.
Но счастье так недолго!..
И вот уже ягненок в пасти волка,
чьи хищные клыки
его порвали в мелкие куски,
и, кровью залитая,
пурпурной стала шерстка золотая.
Как высока цена
тех радостей, что дарит нам весна!

Кичась своим роскошным опереньем,

задумала напыщенная цапля
достичь досель невиданных высот,
и распластала крылья с упоеньем,
и взмыла вверх, и в блеске звезд, как сабля,
сияет хохолок ее; и вот,
под самый небосвод
взлетев, она в безудержной гордыне
решила стать отныне
царицей птиц и рвется дальше ввысь,
где не страшна ей никакая рысь.
Но недреманным оком
узрел ее на облаке высоком
орел, и в небо вмиг
вспарил, и птицу гордую настиг:
остались пух и перья
от цапли и ее высокомерья.
Ах, горький сей исход —
портрет моих несчастий и невзгод!

Гудит тугая кожа барабана,

поют призывно боевые горны,
построен эскадрон за рядом ряд;
пришпоренный красавцем капитаном,
храпя, летит галопом конь проворный
и увлекает за собой отряд;
уже рога трубят
желанный клич к началу наступленья,
вперед без промедленья
отважный капитан ведет войска:
победа, мыслит он, уже близка…
Но что там? Строй расколот!
Был капитан неопытен и молод
и вел на бой солдат
без должного порядка, наугад;
и в схватке той кровавой
простился он и с жизнью и со славой.
О, как изменчив лик
фортуны, чью вражду и я постиг!

Красотка дама в зеркало глядится

и мнит себя Венерой в упоенье;
безмолвное стекло — искусный льстец;
но впрямь не зря прелестница гордится:
в игре любовной, в сладостном сраженье
немало ею пленено сердец;
и старец и юнец
под взглядом глаз ее прекрасных млеет,
и перед ней бледнеет
самой Дианы девственной краса,
за что кокетка хвалит небеса…
Но ах! — какое горе:
откуда ни возьмись — недуги, хвори,
нет больше красоты,
искажены прелестные черты,
и на лице у дамы
сплошь оспины, рубцы, морщины, шрамы.
О, горестный итог —
сник луч, затмился свет, увял цветок!

Влекомый ветром, парусник крылатый

скользит, качаясь, по равнине пенной;
на судне том, своей добычей горд,
из Индии плывет купец богатый,
тростник бенгальский, перламутр бесценный,
духи и жемчуг погрузив на борт;
родной испанский порт
блеснул вдали — корабль уже у цели,
все флаги ввысь взлетели,
и щедрые дары купец раздал
тем, кто отчизну первым увидал.
Но… рулевой небрежный,
в тумане не приметив риф прибрежный,
наткнулся на утес,
который в щепу парусник разнес,
и поглотили воды
купца, его надежды и доходы.
Все кануло на дно,
где счастье и мое погребено!

К вершинам ваших совершенств, сеньора,

веселый, беззаботный и влюбленный
мечты моей заоблачный полет
победой славной был увенчан скоро —
ей удалось, любовью окрыленной,
развеяв холод и расплавив лед,
достигнуть тех высот,
где красоты слепящее светило
мне душу озарило,
и радостный поток
понес по морю страсти мой челнок…
Ах, в этот миг победный
я, как щегол и как ягненок бедный,
как цапля в вышине,
как капитан на резвом скакуне,
как дама и как судно,
играл своей удачей безрассудно.
Так, жизнь сгубив себе,
я сплавил судьбы их в своей судьбе.

Та прочная колонна,

что жизнь мою держала неуклонно,
подточена, и вот
лишь женщина — последний мой оплот.
Судьбы моей твердыня,
ты на песке построена отныне!