Европейские поэты Возрождения

Двенадцать месяцев в году,
Не веришь — посчитай.
Но всех двенадцати милей
Веселый месяц май.

Шел Робин Гуд, шел в Ноттингэм, —

Весел люд, весел гусь, весел пес…
Стоит старуха на пути,
Вся сморщилась от слез.

— Что нового, старуха? — Сэр,

Злы новости у нас!
Сегодня трем младым стрелкам
Объявлен смертный час.

— Как видно, резали святых

Отцов и церкви жгли?
Прельщали дев? Иль с пьяных глаз
С чужой женой легли?

— Не резали они отцов

Святых, не жгли церквей,
Не крали девушек, и спать
Шел каждый со своей.

— За что, за что же злой шериф

Их на смерть осудил?
— С оленем встретились в лесу…
Лес королевским был.

— Однажды я в твоем дому

Поел, как сам король.
Не плачь, старуха! Дорога
Мне старая хлеб-соль.

Шел Робин Гуд, шел в Ноттингэм, —

Зелен клен, зелен дуб, зелен вяз…
Глядит: в мешках и в узелках
Паломник седовлас.

— Какие новости, старик?

— О сэр, грустнее нет:
Сегодня трех младых стрелков
Казнят во цвете лет.

— Старик, сымай-ка свой наряд,

А сам пойдешь в моем.
Вот сорок шиллингов в ладонь
Чеканным серебром.

— Ваш — мая месяца новей,

Сему же много зим…
О сэр! Нигде и никогда
Не смейтесь над седым!

— Коли не хочешь серебром,

Я золотом готов.
Вот золота тебе кошель,
Чтоб выпить за стрелков!

Надел он шляпу старика, —

Чуть-чуть пониже крыш.
— Хоть ты и выше головы,
А первая слетишь!

И стариков он плащ надел, —

Хвосты да лоскуты.
Видать, его владелец гнал
Советы суеты!

Влез в стариковы он штаны.

— Ну, дед, шутить здоров!
Клянусь душой, что не штаны
На мне, а тень штанов!

Влез в стариковы он чулки.

— Признайся, пилигрим,
Что деды-прадеды твои
В них шли в Иерусалим!

Два башмака надел: один —

Чуть жив, другой — дыряв.
— «Одежда делает господ».
Готов. Неплох я — граф!

Марш, Робин Гуд! Марш в Ноттингэм!

Робин, гип! Робин, гэп! Робин, гоп!..
Вдоль городской стены шериф
Прогуливает зоб.

— О, снизойдите, добрый сэр,

До просьбы уст моих!
Что мне дадите, добрый сэр,
Коль вздерну всех троих?

— Во-первых, три обновки дам

С удалого плеча,
Еще — тринадцать пенсов дам
И званье палача.

Робин, шерифа обежав,

Скок! и на камень — прыг!
— Записывайся в палачи!
Прешустрый ты старик!

— Я век свой не был палачом;

Мечта моих ночей:
Сто виселиц в моем саду —
И все для палачей!

Четыре у меня мешка:

В том солод, в том зерно
Ношу, в том — мясо, в том — муку, —
И все пусты равно.

Но есть еще один мешок:

Гляди — горой раздут!
В нем рог лежит, и этот рог
Вручил мне Робин Гуд.

Труби, труби, Робинов друг,

Труби в Робинов рог!
Да так, чтоб очи вон из ям,
Чтоб скулы вон из щек!

Был рога первый зов как гром!

И — молнией к нему —
Сто Робин-Гудовых людей
Предстало на холму.

Был следующий зов — то рать

Сзывает Робин Гуд.
Со всех сторон, во весь опор
Мчит Робин-Гудов люд.

— Но кто же вы? — спросил шериф,

Чуть жив. — Отколь взялись?
— Они — мои, а я Робин,
А ты, шериф, молись!

На виселице злой шериф

Висит. Пенька крепка.
Под виселицей, на лужку,
Танцуют три стрелка.