Европейцы

– Скажу, – проговорил молодой человек. – Он и впрямь исчез. Исчез как таковой. То есть нет его. Нигде нет. И лучше этого, знаешь ли, чтобы стать повсеместно известным, не придумаешь. Завтра он прогремит по всей Англии. А пропал он во вторник, с вечера – вечером его видели в клубе последний раз. С тех пор от него ни звука, ни знака. Только разве может исчезнуть человек, который так поступает? Это же все равно – как ты сказала? – что кувыркаться на крыше. Правда, публике об этом станет известно лишь завтра.

– А ты когда об этом узнал?

– Сегодня. В три часа дня. Но пока держу про себя. И еще… немного… попридержу.

Она не понимала зачем; на нее напал страх.

– Что ты рассчитываешь на этом заработать?

– Ничего… в особенности если ты испортишь мне всю коммерцию. А ты, по-моему, не прочь…

Она словно не слышала, занятая своими мыслями.

– Скажи, почему в твоей депеше, которую ты послал мне три дня назад, стояли загадочные слова?

– Загадочные?

– Что значит «Жаворонки прилетели»?

– А, помню. Так они и в самом деле прилетают. Я это своими глазами вижу, то есть вижу, что случилось. Я был уверен, что так оно неминуемо и случится.

– Что же тут плохого?

Байт улыбнулся:

– Как что? Я ведь тебе сказал: он исчез.

– Куда исчез?

– Просто сбежал в неизвестном направлении. В том-то и дело, что никто не знает куда – никто из его присных, из тех, кто, по крайней мере, тоже может или мог бы знать.

– И почему – тоже?

– И почему – тоже.

– Один ты и можешь что-то сказать?

– Ну-у, – замялся Байт, – я могу сказать о том, что последнее время бросалось мне в глаза, что наваливалось на меня во всей своей нелепости: ему требовалось, чтобы газеты сами раструбили о его желании уйти в тень. С этим он ко мне и пришел, – вдруг прибавил Байт. – Не я к нему, а он ко мне.

– Он доверял тебе, – вставила Мод.

– Пусть так. Но ты же видишь, что я за это ему отдал – самый цвет моего таланта. Куда уж больше? Я выпотрошен, выжат, измочален. А от его мерзкой паники меня мутит. Сыт по горло!

Но глаза Мод смотрели по-прежнему жестко.

– Он до конца искренен?

– Бог мой! Конечно нет. Да и откуда? Только пробует – как кошка, когда прыгает на гладкую стенку. Прыгнет, и тут же назад.

– Значит, паника у него настоящая?

– Как и он сам.

– А его бегство?.. – допытывалась Мод.

– Поживем – увидим.

– Может, для него тут разумный выход? – продолжала она.

– Ах, – рассмеялся он. – Опять ты пальцем в небо?

Но это ее не отпугнуло: у нее уже появилась другая мысль.

– Может, он и вправду свихнулся?

– Свихнулся? О да. Но вряд ли, думается, вправду. У него ничего не бывает вправду, у нашего милейшего Бидел-Маффета.

– У твоего милейшего, – возразила, чуть помедлив, Мод. – Только что тебе мило, то мне гнило. – И тут же: – Когда ты видел его в последний раз?

– Во вторник, в шесть, радость моя. Я был одним из последних.

– И полагаю, также одним из вреднейших. – И она высказала засевшую у нее в голове мысль: – Ведь это ты подбил его.

– Я доложил ему, – сказал Байт, – об успехах. Сообщил, как подвигаются дела.

– О, я вижу тебя насквозь! И если он мертв…

– Что – если?.. – ласково спросил Байт.

– Его кровь на твоих руках.

Секунду Байт внимательно разглядывал свои руки.

– Да, они порядком замараны из-за него. А теперь, дорогая, будь добра, покажи мне свои.

– Сначала ответь, что с ним, по-твоему, произошло, – настаивала она. – Это самоубийство?

– По-моему, это та версия, которой нам надо держаться. Пока какая-нибудь бестия не придумает что-нибудь еще. – Он всем своим видом показал готовность обсасывать эту тему. – Тут хватит сенсаций на несколько недель.

Он подался вперед, ближе к ней, и, тронутый ее глубокой озабоченностью, не меняя позы, не снимая локтей со стола, слегка потрепал пальцем ее подбородок. Она, все такая же озабоченная, отпрянула назад, не принимая его ласки, но минуту-другую они сидели лицом к лицу, почти касаясь друг друга.

– Мне даже жалко тебя не будет, – обронила она наконец.

– Что же так? Всех жалко, кроме меня?

– Я имею в виду, – пояснила она, – если тебе и впрямь придется себя проклинать.

– Не премину. – И тотчас, чтобы показать, как мало придает всему этому значения, сказал: – Я ведь, знаешь, всерьез с тобой говорил тогда, в Ричмонде.

– Я не пойду за тебя, если ты его убил, – мгновенно откликнулась она.

– Значит, решишь в пользу девятки? – И так как этот намек при всей его подчеркнутой игривости оставил ее равнодушной, продолжил: – Хочешь поносить все имеющиеся у него брюки?

– Ты заслуживаешь, чтобы я выбрала его, – сказала она и, вступая в игру, добавила: – А какая у него квартира!

Он ответил выпадом на выпад:

– Цифра девять, надо думать, тебе по сердцу – число муз.

Но эта краткая пикировка со всей ее колкостью, как ни странно, снова их сблизила; они пришли к согласию: Мод сидела, опершись локтями о стол, а ее приятель, слегка откинувшись на спинку стула, словно замер, приготовившись слушать. И первой начала она: