Европолис

Подобно актеру с героическим амплуа, Клапс придавал особую торжественность своим словам и жестам, а пирушке величественность, далекую от разгула и разврата. Таковы же были и его воззрения, которые он страстно защищал:

«Не смешивайте пир с пьянством».

«Англичанин напивается, румын веселится».

«Подойди сюда, раб!» — обращался он басом к официанту, подражая жестам римского патриция.

Забравшись на стул, Клапс начал патетически декламировать «Венеру и Мадонну», уставившись на белокурую Морскую Базу:

Так и я, плененный ночью волшебства и вдохновенья,
Превратил твой лик бездушный, твой жестокий злобный лик
В образ ангелоподобный, в ласку светлого мгновенья,
Чтобы в жизни опустелой счастья нежный луч возник.
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Превратил в святую беса, пьяный хохот — в гимн хвалебный…
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Но теперь покров спадает…
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Ты бесстыдная вакханка, ты коварно завладела
Миртом свежим и душистым осиянного венца.
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Рафаэль когда-то создал лик мадонны вдохновенной,
На венце которой вечно звезды яркие горят, —
Так и я обожествляю образ женщины презренной,
Сердце чье — мертвящий холод, а душа палящий яд[20]

.

Декламация была прервана, потому что Морская База почувствовала себя задетой некоторыми слишком сильными выражениями Эминеску.

Все захотели послушать какой-нибудь сердцещипательный романс. Буланже прочистил горло, глубоко вздохнул и начал:

Положи конец в сарай нам…

— Погоди! — возмущенно воскликнул Клапс. — Кто тебе позволил, индийский раб, калечить румынские песни? Поэт написал:

Положи конец страданьям.

Но цыган продолжал петь:

Положи конец в сарай нам.

В камере-обскуре стало нестерпимо жарко. Лица раскраснелись, голоса охрипли, глаза блестели, мысли перескакивали с одного на другое. Горячие споры и бесконечные тосты тонули во взрывах хохота и хриплых выкриках.

Чтобы проветрить комнату от табачного дыма и впустить свежий воздух, распахнули окна. Молодежь высыпала в зал и принялась танцевать новый танец. Один из офицеров, громким голосом напевая мелодию, подхватил Фицу и закружил ее, обучая новым фигурам. Буланже, внимательно прислушиваясь, водил смычком в такт новому танцу, который он слышал впервые.

Вдруг по залу пронесся пронзительный визг. Музыка резко оборвалась. На мгновенье всех охватила паника и замешательство. Буланже, словно ястреб, бросился к закрытой двери. Барабаня по ней кулаками, он в отчаянии кричал:

— Откройте дверь, господин лейтенант! Отпустите ее… Не делайте меня несчастным, господин лейтенант!

Цимбалист и кларнетист изо всех сил налегали плечами на дверь и ревели во все горло:

— Не поддавайся, Фица!

— Пропал Фросин дом, эх…

— Что? Что случилось? — спрашивали все друг друга в недоумении.

Оказывается, офицер, танцевавший с Фицей, закончив головокружительный тур, увлек ее, словно вихрь, в соседнюю пустую комнату и исчез там вместе с девушкой, заперев за собой дверь на задвижку.

Поскольку дверь не поддавалась, Буланже жалобно запричитал, льстиво поглядывая на более пожилых офицеров:

— Господин капитан, господин доктор… Не оставьте меня… Прикажите ему, чтоб открыл дверь. Прошу вас, не оставьте меня… Пожалейте меня, снизойдите… Ведь пропадет наш дом. Разрази меня гром — пропадет, ведь, честное слово, Фросин дом заложен под гарантию.

— Свиньи! И как вам не стыдно? — закричала Морская База, покраснев от возмущения.

— Вот так обольщают девушек, чтобы доставить себе удовольствие! — с презрением проговорила Мица Ящик, и обе, выражая свое возмущение, встали из-за стола.

Капитан Папаки, как самый старший по званию, решил, что необходимо срочное вмешательство его власти.

Он подошел к двери, и в торжественной тишине, мгновенно установившейся в зале, прозвучал его повелительный командирский голос:

— Лейтенант Питиш! Немедленно откройте дверь! Прекратите эту комедию, которая не делает чести офицеру.

Все ожидали затаив дыхание.

Сухо щелкнула дверная задвижка. Наконец-то.

Появилась голова офицера: он был красный, глаза прищурены, на губах нервная улыбка.