Европолис

Некоторая дистанция, скрытая отчужденность всегда тактично поддерживалась между этими двумя мирами, которые все время сталкивались в повседневной портовой жизни.

Затем стояли один за другим столики капитанов пароходов, буксиров, барж и столик торговых агентов. Грузчики и лодочники в эту аристократическую кофейню не заглядывали.

На выцветшем зеленом сукне бильярда, величественного, словно античный саркофаг, лежали кучами разрозненные румынские и греческие газеты.

На стене справа висел портрет Венизелоса[5] между портретами Кароля и Георга Первого, королей румынского и греческого.

На стене слева помещался морской пейзаж, изображавший крейсер «Аверов», весь окутанный клубами дыма и преодолевающий бурное море, покрытое волнами цвета синьки. По бокам от него висели портреты Боцариса[6] и Кондуриотиса[7].

Все столики и в кофейне и в «саду» были заняты. Люди оживленно обсуждали письмо американца. Имя Николы Марулиса переходило из уст в уста. «Какое состояние можно сколотить за сорок лет пребывания в Америке? Что он предпримет, привезя с собой американские доллары сюда, на берега Дуная?» Делались подсчеты, строились планы, замышлялись грандиозные финансовые операции в области речной и морской торговли, составлялись акционерные общества по эксплуатации пароходов, элеваторов, буксиров и барж, пароходные компании с сетью агентств, опутывающей весь земной шар и захватывающей все мировые пути морской торговли.

* * *

За капитанским столиком старый капитан дальнего плавания Фемистокли, бронзовый от загара, с бородой цвета черного дерева, рассказывал о днях своей юности. Он тоже повидал Америку, когда плавал юнгой под покровительством дядюшки, служившего механиком на английском пароходе.

— …Люди там умеют делать деньги, да не умеют их тратить. Словно сумасшедшие мечутся по улицам. Один чуть было не избил меня, потому что я его остановил — попросил огонька закурить сигарету. Они там не сидят вроде нас в кофейнях, балакая о том о сем. Они там работают, носятся сломя голову, суетятся и днем и ночью. Два грека, которых я встретил в Филадельфии, хотели взять меня с собой в Калифорнию.

— Почему же ты не поехал? И ты был бы теперь богачом, — прервал его с иронической улыбкой капитан, сидевший во главе стола.

— Потому что был идиотом. Что я тогда знал, безмозглый сопляк, фатоватый мальчишка? Кроме как бегать за бабами, ни о чем и не думал. То есть это они за мной бегали. Ведь там все шиворот-навыворот. Если мужчина привяжется на улице к женщине, то может попасть в тюрьму. Там не то, что у нас: в Америке женщины сами привязываются к мужчинам. Попался я на глаза красивой бабенке, ирландочке, рыжей, как огонь. Когда дядюшка увидел, что дело мое табак, запер он меня в каюте и продержал там до самого выхода в море. Ведь я уже был помолвлен с одной девушкой из Перы, которая меня ждала, чтобы сыграть свадьбу.

— Значит, и тебе помешала юбка, — воскликнул Яни, капитан без парохода, обанкротившийся из-за длительного процесса, связанного с морским кораблекрушением.

Сухопарый, нервный, с торчащими в разные стороны усами и воспаленными глазами, капитан Яни начал пространно и жалобно объяснять, что́ ему помешало поехать в Америку именно тогда, когда он был уже готов к отплытию.

— Тоже юбка, какая-то тряпка задержала меня, испортила мне всю жизнь. А где бы я мог быть теперь! Чего бы только не совершил, если бы уехал тогда! И почему человек становится умным не тогда, когда нужно? — И старик, разволновавшись, стукнул себя по голове костлявым и крепким кулаком, так что раздался звук, словно удар был нанесен молотком. — Дурная башка!

Капитаны буксиров и владельцы барж, которые никогда не плавали за пределы Дуная, за что настоящие морские волки в насмешку называли их «пресноводными моряками», потихоньку придвинулись со своими стульями и навострили уши, чтобы получше слышать, что говорилось за столом настоящих капитанов, командовавших морскими пароходами.

Все они внимательно и благоговейно слушали. Некоторые грустно покачивали головами, с сожалением вспоминая упущенные случаи, которые у них были в молодости. Другие сидели молча, погрузившись в свои мысли и видя перед собой расплывчатый мираж Америки, созданной их воображением. Где бы они могли быть? Чего бы они добились, если бы в свое время попали туда, за океан? И каждый был абсолютно уверен, что он стал бы миллиардером на той обетованной земле, на которую злая судьба не позволила ему ступить и обрекла на бесплодно прожитую жизнь.

Кое-кто, опьяненный иллюзиями, строил несбыточные планы, разглагольствуя, что бы он сделал, если бы вернулся богачом на родину. В конце концов все высказывали самые благородные намерения организовать величайшие патриотические предприятия, заняться широкой филантропической деятельностью.

«Ибо доказано, — утверждали они с гордостью античных эллинов, — что грек, где бы он ни был, всегда остается добрым патриотом и великодушным человеком».

* * *