Продав свое судно соотечественнику из Брэилы, он купил себе старенький английский пароходик. В свое время на Дунае наделал много шума процесс над капитаном Аристиде Лекка. Избитый капитаном кочегар обвинил капитана в том, что вместо угля он сжигает в топках зерно, которое перевозит в трюме. Выиграв процесс, капитан застраховал пароход и ухитрился в полный штиль утопить его между скалами Тузлы. Получив от страхового общества деньги, он отправился в южные порты России. Через три года он вернулся на Дунай без денег и без ноги.
Что он делал? Чем занимался?
Его жизнь скрывала какую-то никому неведомую тайну, однако это не мешало ему пользоваться всеобщим уважением.
Никто не решался вставать на его пути или противоречить ему. Собранный, хладнокровный, он знал обо всем и говорил на пяти языках. Он был календарем и барометром порта. Он выходил, стуча деревянной ногой о каменную набережную, поднимал голову, и, словно лысый орел-стервятник, пронизывал взглядом даль, испытующе оглядывал небо и нюхал соленый морской воздух, как будто щупая пульс природы. Иногда он вынимал трубку изо рта и, послюнявив кончик мизинца, поднимал его вверх, чтобы уловить, с какой стороны дует ветерок.
— Ночью будет шторм. Задует северный ветер.
И никто не осмеливался ему противоречить. Сказанное им было свято.
Все просили у него советов, словно у дельфийского оракула. Глядя с набережной на маневры судов, он делал свои замечания, высказывая безапелляционные суждения.
Он давал консультации по спасению и буксировке судов, запутывал и распутывал самые сложные судебные процессы, связанные с мореходством, всегда находя умный и тонкий ход, чтобы обойти морские законы и уложения, потому что был знатоком всего механизма восточной торговли.
За его столом в глубине таверны с подлинным искусством составлялись планы всех ночных набегов в порту.
Контрабанда, кража зерна — все совершалось по планам, разработанным им. Он комбинировал, расставлял силы и все предвидел с точностью военного гения. Все нити были у него в руках, а сам он пребывал на командном пункте, куда стекались известия и откуда исходили приказы на театр военных действий. Капитан Аристиде Лекка занимался только стратегией. Тактика была на совести тех, кто выполнял его планы комбинированных действий на суше, на море и на Дунае. При дележе добычи он всегда имел свою долю. Иногда исполнители проваливались. Однако капитан Лекка никогда не был замешан в подобные дела. Он оставался чистым, самоуверенным и неуязвимым. Словно кошка, он всегда падал на ноги.
Сулина — порто-франко. Товары сюда доставляются беспошлинно, а уходят контрабандным путем. Иногда между контрабандистами, таможенными чиновниками и береговой охраной устанавливается секретное соглашение. Тайна в таких случаях гарантирована. Носовой платок, кольцо или табакерка начальника поста, показанные лодочником, служат пропуском для часового, который пропускает лодку без всякого контроля.
Никто не помнит, чтобы в Сулине были кражи или грабежи. Можно спать совершенно спокойно, распахнув настежь окна и двери. Частная собственность уважается свято. На суше не воруют. Но на воде воровство разрешено, оно даже в какой-то мере узаконено и причислено к морской торговле. Более или менее рискованные кражи в порту — повседневное дело, и совершаются они зачастую по взаимному согласию между охраной и теми, кто грузит хлеб. Все мельницы в округе мелют зерно, ворованное с барж, стоящих у причала. Как-то раз нашелся такой комендант порта, который организовал на берегу непроходимый заслон, и все мельницы прекратили работу. Но драконовские меры удержались недолго, ибо над населением нависла угроза голодной смерти.
Однажды промозглым и мрачным осенним вечером капитан Лекка сидел за своим столом в глубине таверны, не сводя глаз с двери и кого-то поджидая.
Пристально оглядываясь по сторонам, вошел Ахилл Арап.
Герасим, хозяин корчмы, поднялся ему навстречу. Оба они подсели к столику капитана Лекка, один по левую сторону, другой по правую. Разговор был деловой и резкий, хотя и велся шепотом. Задуманное дело было верным, только провернуть его нужно было быстро и решительно, воспользовавшись темной, безлунной ночью.
Капитан Лекка, объяснив в общих чертах план операции, махнул потухшей трубкой в сторону черноглазого подростка в полосатой тельняшке.
— Эй, Эллада! Дьяволаке! Пойди и приведи сюда Николу-американца. Только на полной скорости.
Енаке, живой, черноволосый и кудрявый парнишка, о головой, словно тыква, и бегающими как у белки глазками, бросился к дверям.
Хозяин тяжело поднялся со стула, пошарил под стойкой и извлек оттуда запечатанную бутылку.
— Настоящее самосское вино. Такое и больного поднимет.
Греческое вино, разлитое по стаканам, отливало золотистым цветом, словно янтарь. Толстые губы Ахилла присосались к стакану, как две пиявки, жадно втягивая сладкую, как сироп, и ароматную, словно духи, жидкость.