Евротрэш

– Да. Именно так. После этого они получали швейцарский паспорт и гарантированную работу таксистом в Цюрихе, Женеве, Берне или Базеле, и не на каком-нибудь там субару и прочая, а на мерседесе или тесле, черный металлик, кожаная обивка, деревянные панели, полная автоматика, установленная законом минимальная зарплата 184 франка в час. И они говорили на швейцарском диалекте лучше, чем мы – они владели им в совершенстве. И если они до этого еще не носили маленький швейцарский крест на лацкане пиджака, то им не приходилось напоминать, будьте так любезны, прикрепите значок, нет, они делали это сами с большим удовольствием.

– Всё это совсем не похоже на Швейцарию, какой я ее знаю.

– А в один прекрасный день, мама, это было весной, крокусы повсюду повылезали, желтые, яркие, расчудесные, был отменен запрет на смертные приговоры, а к концу лета в Швейцарии прошли первые казни.

– Ты так интересно рассказываешь, будто всё это было на самом деле.

– Страна затрепыхалась. Старики говорили, что это неправильно, и стыдились. Это не по-швейцарски, говорили они, топая ногами, а молодежи было всё равно. Почему, как ты думаешь?

– Хлеб и… слюнища.

– Да, отлично, мама. Что-то вроде того. Потом казни постепенно сделались обыденностью, и у нас было ощущение, что это всё про других, а нас, настоящих швейцарцев, это не касается, а только тамилов, ну может быть еще немцев и веганов.

– Да.

– Нас с тобой, призраков, всяко что никто не трогал, также не трогали поначалу людей, работавших в биолавках, и крестьян тоже нет, а пожилые люди, которым от новых законов было не по себе, становились всё старше и постепенно выживали из ума, и спустя несколько лет никто уже не помнил, как оно было раньше, до казней. За исключением предателей родины, казнили всегда тайно и незаметно, зато этих сбрасывали с мостов с веревкой на шее и гирями в карманах. С Лотарингского моста в Берне и с Соборного моста в Цюрихе, и, хотя поначалу это вызывало шок и отвращение и казалось очень не по-швейцарски, постепенно мы не только привыкли к этим сценам, передававшимся по швейцарскому государственному телевидению и в Лозанне, и в Базеле, и в Куре, но и стали воспринимать их как что-то в своем роде естественное, пожалуй, даже с нетерпением ждать их, как твой отец в Германии каждый вечер с нетерпением ждал передачу «Темы дня».

– Это страшная история, Кристиан.

Тут подошло такси. Я видел, как она мгновенно и совершенно машинально оценила расовый профиль шофера, и мы сели в машину, что, конечно, получилось небыстро, с ролятором-то. Итак, мы отправились с ней в путешествие – для нее, наверное, уже последнее, подумал я.

Сперва, сказала она, нам нужно заехать в банк в центре, за гостиницей «Баур-о-Лак». Когда такси тронулось, она наклонилась ко мне и заговорщически прошептала, что во время последнего кризиса очень удачно антициклически инвестировала в поломоечные машины и теперь у нее тринадцать или четырнадцать миллионов франков, вложенные в основном в немецкое оружие и швейцарскую молочную продукцию, а именно в акции фирм «Рейнметалл» и «Эмми».

– Такая куча денег?

– Представь себе.

– Я всегда думал, что мы банкроты.

– Ты банкрот. Я – нет.

– А почему ты вложилась в акции оружейников?

– Гм, этот вопрос я себе тоже не раз задавала.

Цюрихское озеро слева от нас снова выглядело невыносимо прекрасным, поскольку осеннее солнце и дующий с Альп фён придавали каждому предмету на воде графическую четкость контуров и обворожительную хрупкость.

Маленькие белые парусники покачивались на волнах, по картине проплывал покрашенный белым пароход, на корме весело развевался швейцарский флаг. Ехать с матерью в такси было приятно. Мы бог знает как давно не ездили вместе.

Правда, в банке нас сперва не хотели даже на порог пускать. Ведь зрелище было то еще – подвыпившая старуха, вся в шрамах, с жирными волосами и огромными синяками под глазами с трудом выползает из лифта, вцепившись в ролятор, а за ней, как тень, тащится сынок с двумя набитыми дорожными сумками.

Я сказал, покажи ему паспорт, у тебя здесь крупный счет, чего стесняться. И в самом деле, служащий в окошке, сперва обливавший нас презрением, как это умеют только цюрихцы, тут же стал крайне вежлив и предупредителен. Не желает ли мадам кофе и всё такое прочее – теперь он глядел в паспорт и прекратил оценивать мать по недостающим регалиям буржуазности.

Я раздраженно сказал, нет, кофе не нужно, молодой человек, моя мать хочет снять шестьсот франков наличными, будьте добры. Этого нам хватит на Африку, сказал я матери, в конце концов, у меня есть кредитки. Она взглянула на меня, улыбнулась и сказала кассиру, нет-нет, будьте так любезны, я хочу снять шестьсот тысяч франков.