Евсения

— Давай, — примирительно скривилась я и приложила ладонь к стволу.

Дуб, выбранный мной уже не впервые, откликался поначалу без особой радости. Но, со временем, видно, понял, что никуда от этой настырной полукровки не деться (без ног то). И даже стал втягиваться в диалог. Вот и сегодня, приняв от меня очередное «У нас все хорошо», сначала, для порядка, вздохнул, а потом поинтересовался:

— «Зачем ты шумишь?»

— Зачем? — даже удивилась я. — Чтобы услышали. Точнее, услышал. А что, мы тебя раздражаем?

— «Нет», — хладнокровно отозвался дуб. — «Я — выше любого шума. И вижу теперь, что скоро его будет очень много. И с неба и с земли. Так что, готовься».

— Что? — сузила я на дерево глаза. Очередное пророчество?

— Евся, ты о чем?

— Да все о том же… Погода скоро изменится. И вообще, пошли домой, — подорвавшись с места, поскакала по скалистому склону…

ГЛАВА 7

— Нет, я не буду это слушать! Это же чистейший бред! И… — замерла я с разинутым ртом, подбирая нужное слово. — профанация!

— Да погоди ты! — Стах, со смехом словивший меня за ногу, был совершенно иного мнения. От того, видно, и веселился. — Ну, интересно же. Дай я дочитаю всю статью.

— Тебе интересно, ты и читай. Да там вообще не я, а какая-то… О-ой!

— Вот так-то, — откорректировал он мое «возвращение».

Я же, приземлившись обратно на раскинутое в траве покрывало, скрестила на груди руки:

— Хам… Ладно, читай, но, я буду высказываться.

— Хорошо. Только не по голове, — откинулся мужчина на спину и вновь развернул над собой газету. — Угу… Читаю дальше: «Юная дриада, преисполненная решимости восстановить справедливость, не колебалась ни секунды. Она сама предложила хитроумный план по возвращению Кентаврийской Омеги и сыграла в нем…

— Сама предложила, сама и сыграла, — хмуро вставила я. — Причем, и предлагала тоже самой себе…

— … одну из главных и очень рискованных миссий, — с нажимом продолжил чтец.

— Это почему же, «одну из главных»? Других физиономий в опочивальне Ольбега я что-то не лицезрела.

— Евсения, не разрушай своим эгоизмом стройную картину организации. Тебе итак в ней отведена самая колоритная роль.

— Ну, конечно. На ваши с Храном «колориты» Ольбег бы вряд ли польстился.

— Угу. Нас он встретил не так… радушно, — нахмурился вдруг Стах, но, уже через мгновенье, с укором глянул на меня. — Читаю дальше: «Используя свои природные чары, Евсения вынудила преступника передать национальную реликвию ей…

— Ну, чары свои я использовала чуть позже. И вообще, если уж громоздить с размахом, то вашему автору можно было бы написать, например, что я заставила его покаяться во всех грехах на перекрестке. Или самолично сгрузив на подводу все свои преступные закрома, поскакать на ней в сторону Прокурата.

— А ты, любимая, начинаешь входить во вкус высокой политики, — приподнял газету мужчина.

— Чего? — выкатила я на него глаза. — Да я вообще не понимаю, зачем так врать. Ведь можно же было просто…

— Скромно умолчать о некоторых обстоятельствах нашего «приключения»? — уточнил Стах и, отбросив листы, рывком сел на покрывале. — Нет, до высокой политики тебе еще далеко… Понимаешь, — почесал он пальцем свой сморщенный нос. — Любая страна нуждается в героях. Особенно, Тинарра. Ведь вся власть в ней держится, в первую очередь, не на правильных законах — к «ошибкам» такого рода наш народ, как раз относится терпеливо. А на личном авторитете того, кто стоит у этой власти или к ней приближен. Тинарре всегда были нужны не реформаторы, а кумиры, которые уже потом получали право «реформировать» все подряд.

— Это, как победа в личном поединке? — сосредоточенно нахмурилась я. — Поэтому она так важна?

— Угу. Именно так. И именно после такой «победы» тебя начинают уважать, что дает право и на многое другое.

— Значит, из нас сделали кумиров, — обреченно вздохнула я, а Стах согласно хмыкнул:

— Еще каких… Представляешь, когда умерла мама, в Тинарре объявили трехмесячный траур, а отец еще два месяца потом не выходил из дворца. Из-за этого отменили праздник «Первой лозы» и «Тинаррские состязания пятиборцев», к которым вся страна готовилась два года. Чтобы ты знала, это два самых любимых здесь мероприятия. Однако, ему такие «лишения» простили, потому что любили и понимали. По-настоящему простили. Мало того, после ни разу не произнесли ее имя в присутствии отца, чтобы лишний раз не делать ему больно. Будто мамы и вовсе никогда не было… — замолчал Стах, с прищуром глядя в сторону.

— Будто ее и не было, — эхом повторила я. — Стах…

— Угу.

— А после твоей мамы у Сивермитиса кто-нибудь был?

— Гетеры, — качнул он головой. — Специальные женщины для развлечений. Но, это так — на потребу дня. Точнее, ночи. Они прекрасно поют, декларируют и танцуют, но настоящими подругами стать не могут.

— Понятно. Как тебе Фрона, — водрузила я руки на выставленное мужское колено.

— Фрона никогда не была мне подругой, — удивленно откликнулся Стах. — Мы с ней вообще с детства ладим лишь… короткими временами. Хотя, она умна, образована и по-своему красива.

— Да что ты? А как насчет других ее «скрытых» достоинств? — качнула я Стаховым коленом.