Эвтаназия, или Последний парад

В кают-компании, переоборудованной под офис, непрерывно срабатывали факс-машины, трезвонили телефоны, и бойкие барышни отвечали на вопросы желающих попасть в число участников первого круиза.

— Слушаю вас, да, пожалуйста, ещё остались каюты первого класса. Нет, извините, второй класс уже разобрали. Только если кто-то откажется. Записываю…

— Какая шутка, девушка? Всё абсолютно законно! Корабль принадлежит голландскому фонду и в нейтральных водах на нём действуют законы Голландии! Нет, вы не можете — несовершеннолетних мы не принимаем!

— Я ничем вам не могу помочь! Если у вас квартира не приватизирована, то вы не можете её завещать фонду.

— Мужчина, я вам ещё раз объясняю — вы не можете отправить в круиз жену, если она не напишет заявление по собственному желанию! И тёщу не можете! Тогда записать вас? Хорошо.

Майкл, сидя за центральным компьютером, вводил в программу имена тех, кто соответствовал условиям контракта. Когда на экране выскочила цифра «10.000» он откинулся на спинку кресла и тихо произнёс: — Десять тысяч… Фантастика! И третья мировая не нужна.

* * *

— Термин "эвтаназия", — восторженно докладывал Алекс группе посетителей, — впервые употреблен Френсисом Бейконом в XVII столетии для определения "легкой смерти", а с XIX века стал означать "умертвить кого-либо из жалости".

— Значит, речь идет о преднамеренном убийстве? — вопрошала экскурсовода очкастая, но очень длинноногая зануда.

— Речь идёт об облегчении ненужных страданий! — томно улыбнулся барышне Алекс. — Мы поможем положить конец невыносимым страданиям тем, кто живёт "нечеловеческой" жизнью, или жизнью "не достойной самого человека".

— Следовательно, — упорствовала длинноногая, — эвтаназия является прямым нарушением Божьего закона. У Бога есть план в отношении каждого человека, он выражается в понятии Божественного Провидения. Если человек вторгается в этот план, хочет присвоить себе роль Бога, то тем самым он посягает на Его власть.

— Вы из какой газеты? — проворковал Алекс, подойдя поближе к очкастой.

— Я независимый журналист! — приняла вызывающую позу журналистка.

— Девушка, — отодвинула умницу в сторону полная старушка, — вы тут не одна! У нас есть вопросы и поважнее! Комнаты отдельные?

— Все каюты будут оборудованы под гостиничные номера в три — четыре звёздочки, — не отрывал взгляда от журналистки Алекс, — в каждом порту прибытия предусмотрены экскурсии, дегустация национальных блюд и напитков.

— Извините, — поинтересовалась старушка, — а для диабетиков будет отдельное меню?

— Для диабетиков? — улыбнулся Алекс. — А у нас не будет диабетиков. Главная цель нашего круиза — забыть обо всех болячках, получить максимум удовольствия — и достойно, и безболезненно умереть!

— То есть, — упорствовала старушка, — если мне станет совсем плохо…

— Сначала, — взял её за руку Алекс и улыбнулся ослепительной улыбкой, — сначала, вам станет очень хорошо! Ну, а потом — ещё лучше!

Алекс подтолкнул старушку в каюту и все увидели загадочное кресло, вокруг которого стояли огромные ёмкости с жидкостью.

— Вы садитесь в это кресло, — уселся в кресло Алекс, — нажимаете вот эту кнопочку.

Он потянулся к кнопочке и нажал её.

Раздалась чарующая музыка, замигали огни светомузыки, вокруг головы Алекса появилось облачко дыма.

— И так, до самого конца, — произнёс Алекс, с искренним восхищением глядя на журналистку.

Экскурсанты зажали носы и рванули из каюты прочь.

Не шелохнулась только длинноногая очкастая журналистка.

— А вы, почему не убежали? — выключил подачу газа и встал с кресла Алекс. — Вы не боитесь смерти?

— Мне кажется, — поправила очки длинноногая, — это всё наглый прикол!

— А если я вам докажу, что это очень серьезно? — закрыл двери каюты Алекс и нажал кнопку подачи газа. Прозрачный дымок стал заполнять каюту.

— Ну, и что вы чувствуете? — проворковал Алекс. — Страшно?

— Ничуть! — сняла очки журналистка. — Близость смерти, где-то, даже возбуждает!

— Значит, всё работает правильно! — Алекс усадил журналистку на колени и сделал музыку громче.

* * *

Людмила Геннадиевна Рудина, преподаватель русского языка и литературы сто первой школы города Санкт-Петербурга (на пенсии), встала по обычаю в пять утра. Она прошлёпала войлочными тапочками по длинному коридору огромной питерской квартиры, оставшейся от покойного мужа-академика, зашла в огромную кухню, поставила огромный старинный чайник на плиту и зажгла конфорку.

В кухне стало как-то сразу теплее.

За окном проявлялось серое апрельское утро, по Неве шёл серый ладожский лёд, у ларька под окном мелькали серые тени страждущих, которым синюю жидкость для мойки стёкол отпускали всенощно посиневшие от холода тётки.

Один из мужиков поднял глаза то ли к Богу, то ли к окну Людмилы Геннадиевны, его губы зашевелились, и она словно услышала и увидела покойного мужа:

— Кое-кто предпочитает похмеляться водкой, но пить «палёнку» дело дорогое и рискованное! А жидкость — производства фабричного! И шибает крепче, и дешевле.