Эвтаназия, или Путь в Кюсснахт

Миша, у которого не было привычки провожать дам, даже ухом не повел. Возникла неловкость. Тут гость надел пиджак:

– Я вас провожу.

Миша поплелся за ними, а, расставаясь, огласил свои планы:

– Значит, так. Завтра я тебе организовал экскурсию по Каме на целый день. С утречка и двинем. А вот послезавтра у меня одно неотложнейшее дельце вечером. Так что препоручу-ка я тебя заботам Анюты. Возражений нет?

От этого неожиданного сообщения Анна опешила, но возражать не стала. Она была уверена, что этот первый вечер знакомства окажется и последним. А встретиться с ним хотелось, хотя она не призналась бы в этом даже себе.

Анна вернулась домой непривычно поздно и еще долго ворочалась в постели. Да, одесский друг произвел впечатление. Заснула Анна только под утро.

***

Через день сразу с работы она примчалась домой, обозрела все содержимое своего скудного гардероба и пришла в отчаяние. Надеть нечего, чтобы выглядеть хоть как-то терпимо. И ни кулончика, ни брошки, даже духов приличных нет. Назло себе она оделась точно так же, как и позавчера. Он ждал ее у подъезда. Немного побродили по улицам, а потом Анна повела его в парк Павлика Морозова. Парк – большой, красивый, с прудами и беседками – считался местной достопримечательностью. Горожане окрестили его Раем. В самом его центре высился на постаменте гранитный Павлик – юный герой-страстотерпец. А со всех сторон на него наползали мелкие и оттого еще более гадкие «кулаки», вооруженные топорами и вилами.

– Забавно, – сказал Рува, с брезгливым интересом оглядывая обгаженную голубями скульптурную группу. – Павлик Морозов – это же наша версия древнегреческого мифа о царе Эдипе. А фрейдовский Эдипов комплекс воздвигли на пьедестал.

Анна ничего про фрейдизм не знала. Но ее удручало не собственное невежество, а извечная скованность, которую она тщетно пыталась скрыть. Она по обыкновению смущалась, куксилась и спросить гостя о чем-нибудь не решалась. Так они шли какое-то время в полном молчании. Потом уселись на скамейку, и он стал ее расспрашивать. Она поначалу отвечала односложно, но в приливе внезапного доверия рассказала ему про отца, которого едва помнила, про мать, про эвакуацию, про житье в общежитии. Даже про Джомолунгму. Она старалась говорить если не весело, то хотя бы иронично. Но у нее не очень-то получалось. «Вот так развлекла! По-моему, он с трудом сдерживается, чтобы не зевнуть. Как глупо все вышло!..»

Действительно, Рувим молчал, на нее не глядел, а потом вдруг спросил по-польски:

– Mogę Cię pocałować?

Анна оторопела, а он, не дожидаясь ответа, потянулся к ней и коснулся губами ее губ. И она ответила, стесняясь своей неумелости. Он это заметил и, вероятно, удивился, но виду не показал, снял с себя пиджак и накинул ей на плечи. А потом спросил: «Может, зайдем к вам?»

И они пошли, по-прежнему молча и как бы отдельно друг от друга. Только его пиджак на ней. В душе Анны царило полное смятение. Неужели это может произойти? Она вспоминала, не оставила ли, убегая на встречу с ним, какие-то предметы своего туалета. Ведь можно сгореть со стыда. И надо же что-то говорить? Ох, как же все глупо!..

Они почти подошли к ее дому, как вдруг раздался знакомый голос:

– А, вот и вы! Я уже начинаю ревновать…

Это был Миша. «Как же не вовремя!» – мелькнула мысль, но он сделал несколько шагов им навстречу, оказался освещенным фонарем, и она вскрикнула. Миша пошатывался, лицо у него было совсем белым, рубашка на левой руке порвана и окровавлена.

– Что с тобой?! Идти-то можешь?

Его завели в комнату Анны. Она промыла довольно глубокий порез, помазала йодом и перебинтовала ему руку. «Вылитый Щорс!», подумала она, вспомнив вдруг Джомолунгму и песню ее пьяного репертуара.

***

Миша рассказал историю, как две капли воды похожую на его вечные байки. Анна в нее ни за что б ни поверила, когда бы не раненая рука. Миша признался, что «неотложнейшее дельце», ради которого он пожертвовал общением с другом, состояло в следующем: из Ростова приехали тамошние гастролеры – карточные шулера. Местные готовились дать им бой. Конечно, без такого мастера преферанса, как Миша, обойтись не могли. Да он и сам жаждал надрать задницу ростовским. Те должны были заявиться еще неделю назад, но что-то их задержало. И, как назло, приехали в самый неподходящий момент. Но отказаться он уже никак не мог.