Эвви Дрейк все начинает сначала

– Я за все это, – сказала Моника. – Один из моих знакомых врачей говорил: «Ваша голова – это дом, в котором вы живете, поэтому вы должны периодически делать там ремонт».

– Звучит странно, – отреагировала Эвви.

– Да. Метафоры о психическом здоровье – это своего рода тренд в настоящее время. Я принимаю антидепрессанты с семнадцати лет, так что могу посоветовать тебе, если что-то понадобится.

«Мне действительно кто-то нужен», – подумала Эвви.

Два дня спустя Эвви снова лежала на полу с телефоном в руке, и ее сердце бешено колотилось.

«И лучше не становится, – размышляла она. – Ты могла бы просто сделать это. Просто сделай это!»

Ей было бы сложно точно ответить на вопрос, почему она достала свою черно-розовую бейсбольную перчатку и положила ее себе на бедро.

Углубившись в историю смартфона, Эвви нашла нужный номер, потом выделила его и нажала на значок.

– Алло?

Голос ее мамы всегда был нетерпеливым и потому никогда не звучал в полной мере искренне. Сейчас она, наверное, сидела в своем патио[234] с кошкой на коленях, сдвинув темные очки на макушку. Эвви почувствовала, как дрожит рука.

– Привет, мам.

– Эвви! Я так рада, что ты позвонила! Я уже начала бояться, что ты не получила мое сообщение. Как ты, милая?

– Я в порядке, – ответила Эвви и нервно поскребла ковер пальцами. – Как ты поживаешь?

– Очень занята. Недавно у меня была ярмарка ремесел, и все прошло очень хорошо. Я смотрела очень хорошую пьесу, знаешь, ее давали в прошлом году на Бродвее, сейчас эта труппа гастролирует. Речь идет о романе… Ты знаешь, что я имею в виду!

– Я не уверена.

– Спектакль бесподобен, ты должна это увидеть. Это так трогательно.

Эвви закрыла глаза:

– Послушай, мам, у меня не так много времени, и я хотела бы вернуться к тому, что ты сказала о своем пребывании в Калькассете.

– Конечно! Да, я буду у вас в конце сентября. Какой был бы хороший повод для тебя приехать на обед в Портленд! Кажется, мы не виделись сто лет. Я знаю, что мы обе немного сглупили, не общаясь столько лет.

Эвви сжимала и разжимала кулак, играя с розовыми шнурками на перчатке:

– Не думаю, что на этот раз мы сможем встретиться.

Ответные слова были предварены удивленной паузой:

– А? Ты не в городе?

На секунду Эвелет подумала, что, может быть, на этот раз мама все-таки захочет возвратиться. Она открыла рот, будто собиралась сказать: «Да, да, я в поездке, вот именно». Но она не забыла тот разговор в грузовике Дина на обратном пути в День благодарения, она помнила, как он говорил, что ей следует начать говорить правду хоть кому-то.

– Нет, я не путешествую. Я просто не хочу, мам. Я не говорю, что это навсегда, но давай не сейчас.

– Не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.

– Я не хочу сейчас встречаться с кем бы то ни было.

– Не говори глупостей. Я не видела тебя целую вечность. Мы повидаемся и…

– Нет, не сейчас.

Теперь голос Эйлин стал жестче:

– Ну, тогда я действительно не понимаю. О чем вся эта драма?

Эвви ответила, не открывая глаз:

– Это не драма. Просто у меня нет сил рассказывать тебе обо всем, что случилось со мной за последние два года, в редкие часы встречи только потому, что тебе интересно. Я только что рассталась с одним человеком, я была на грани продажи дома – у меня много чего происходит, но я не собираюсь распространяться об этом.

– Я найду время, когда тебе будет удобно, – произнесла Эйлин, как будто Эвви ничего ей не говорила.

– Мама, ты меня не слышишь. Я не хочу этого делать. Я…

Внутренний голос Эвви нашептывал ей слова Энди, который убеждал ее: «Не извиняйся все время».

– Я не хочу этого делать, – настойчиво повторила Эвви.

– Милая, я знаю, что тебе было тяжело. Но я не прошу многого, всего лишь обед. Если нам нужно что-то обсудить, мы это сделаем. Я хочу помочь. И хочу побольше узнать о твоем парне.

– Я понимаю, но не хочу говорить об этом с тобой.

– Эвелет, – настаивала Эйлин. – У тебя только одна мама, а у меня только одна дочь. И я не хочу, чтобы кто-то из нас сожалел.

Начиналась ее любимая финальная часть. Крещендо[235] симфонии Эйлин Эштон для телефона с предварительно напечатанной поздравительной открыткой. Эта симфония неизбежно заканчивалась одной и той же цимбальной[236] россыпью: «А как ты будешь себя чувствовать, если я умру?»

– Мам, я поговорю с тобой позже.

– Эвви, это на тебя не похоже.

– Почему же? – возразила Эвви. – Я знаю, что это не так.

Глава 35

– Эвелет? – удивилась доктор Джейн Талко, с улыбкой распахивая дверь своего кабинета. – Входите. Рада снова вас видеть. Прошу прощения за кипы бумаг.

Эвви вошла в комнату, стены которой были окрашены в бежево-голубые успокаивающие тона, чувствуя, как колотится ее сердце. Оно билось так быстро, что Эвви подумала, что может упасть в обморок. Она опустилась на диван и попыталась, несмотря ни на что, улыбнуться разумной улыбкой без гримасы придурковатости.

– Я тоже рада вас видеть, – произнесла она наконец так спокойно, как только могла, и невольно улыбнулась. Диссонанс с тем, что происходило у нее внутри, и вызвал эту улыбку.