Эвви Дрейк все начинает сначала

– Я всегда считал, что это круто, когда они сделали это. Мой собственный болван. Возможно, это была вершина моей карьеры.

– А разве не то камео[246] в «Специальном корпусе»?[247] – спросила она. – Ты же встречался с Айс-Ти?[248]

– Верно, – согласился он, а затем приложил пальцы к своему маленькому двойнику, успокаивая[249] его. – Ладно, можешь оставить его себе. Но многое из этого я, вероятно, заберу себе.

– Ты что, шутишь? Я нередко прихожу сюда, чтобы взять на время эту большую пенную руку с пальцем «Мы – первые»[250]. Я надеваю ее во время боев с твоим отцом.

– А ты как будто сейчас не шутишь?

– В каждой шутке есть доля правды.

– Знаешь, мам, мне теперь уже нечем гордиться.

Она игриво стукнула бедром Дина:

– Но мы-то гордимся! Ты не мог не знать, что в какой-то момент прекратишь свои выступления. Ты же не можешь молодеть. У тебя, знаешь ли, уже седина в волосах.

– Да, я знаю.

– Твой отец надевал эту джерси[251] каждый раз, когда ты выходил на поле. Один раз, когда твой мяч ушел в аут, мы были в машине и он просигналил.

Дин посмотрел на заголовок в «Дейли Ньюс». В этом номере была статья, где его назвали героем.

– Да, я был очень хорошим питчером, – сказал он матери.

– Ты был великим питчером. Неужели ты не помнишь этого?

Она указала на фотографию, вырезанную из «Нью-Йорк Таймс», где фотограф «поймал» его в прыжке после победы в Мировой серии. Дин был запечатлен в полете над травой на высоте пары футов, с раскинутыми ногами, как барьерист, с открытым ртом и кулаками над головой. Эта фотография одно время встречалась на футболках и обложках журналов, пару раз Дин видел ее даже на татуировках.

– Ты все еще играешь? – спросила она.

– Да, – ответил он. – То есть играл… Просто я единственный, кто знает, что я сделал все… что мог. И я собираюсь провести остаток своей жизни, слушая людей, которые думают, что я еще что-то могу.

Энджи медленно погладила его по спине:

– Дин, люди не любят… слабость. Это заставляет их нервничать. Они боятся думать, что все проходит. Они думают, что всегда можно что-то сделать, чтобы не дать старости взять свое. Ты же понимаешь, что я имею в виду?

– Ты говоришь, что эти… осуждающие меня, чувствуют себя непобедимыми?

Она пожала плечами:

– Да, и я не сказала бы, что тебе станет легче. Но что должно принести тебе облегчение, так это тот факт, что ты можешь мысленно прожить каждый хороший день, когда ты еще играл. – Она положила руку ему на локоть и, помолчав, продолжила: – И если ты хоть раз в жизни возьмешь в руки очередной бейсбольный мяч, мы будем гордиться тобой не меньше, чем тогда, когда они сделали этот снимок. А теперь минут через пять я подам ужин, и не заставляй меня возвращаться к этому и вытягивать тебя из этого болота.

– Хорошо, – согласился Дин, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в щеку. – Спасибо, мам.

За столом Стюарт сразу перешел к делу:

– Ты что-нибудь слышал об Эвви за эти дни?

– Стюарт, я думала, мы сейчас займемся ужином, – проговорила Энджи. – Дину сейчас не до этого.

Стюарт пожал плечами:

– Я готов.

Дин положил себе на тарелку картошку и сказал:

– Я получаю от нее сообщения. Она то в одном месте, то в другом. Но все это уже не имеет значения, потому что… закончилось.

– Ну, это глупо.

– Стюарт, – возмутилась Энджи. – Может быть, можно полегче?

– А ты думаешь, что продолжение отношений имеет смысл?

– Я этого не говорила, – ответила Энджи.

Дин намазал маслом кусок хлеба:

– Ну, папа, она никак не могла привыкнуть к новому положению вещей. Она толкала и толкала меня, чтобы я попытался вернуться в бейсбол, к подачам, а когда это не сработало, она фактически предложила мне от нее съехать.

– Я и не знала, что она так любит бейсбол, – удивилась Энджи.

– Да, должен сказать, что звучит это странно, – согласился Стюарт.

– Поверьте мне, она была неумолима, – заверил их Дин. – Это было похоже на вас самих, когда вы отправляли меня в Лагерь всех звезд[252] снова и снова.

Энджи и Стюарт переглянулись.

– Подожди минутку, – начала Энджи. – Расскажи-ка мне, как, по-твоему, ты попал в Лагерь всех звезд.

– Вы изводили меня до тех пор, пока я не согласился поехать.

Мать Дина презрительно фыркнула:

– Ха!

А его отец одновременно воскликнул:

– Ты, должно быть, шутишь.

– Что?

Стюарт наколол на вилку кусок курицы:

– Ты либо неправильно все понял, либо все забыл.

– Как же так? Какова же ваша версия?

– Ты принес домой брошюру, где говорилось, что тебя пригласили, но было совершенно ясно, что это будет тяжелая работа в коллективе парней, которых ты не знаешь. Похоже, это тебя напугало. Ты сказал мне и маме, что не хочешь этого делать. Мы спросили: «Ты уверен?» – и ты заверил: «Да». На следующий день эта брошюра снова оказалась на столе, и мы снова спрашивали тебя: «Ну что, теперь ты уже хочешь это?» Ответ был: «Нет, не хочу».

– Ты был непреклонен, – добавила Энджи.