Exodus Dei

Последние три наносветовых шквала пришлись на случайные места на планете — десять квадриллионных планетных разумов уже запустили симпатические когти в орбитальную группировку, достигшую восьмисоттриллионного предела, и принялись рассекать ее разум и волю на более мелкие, подчиняемые части. В припадке отчаяния небо опустошило арсеналы, и миллионы гравибомб легли на установленные курсы, устремившись ко всем баркинским поселениям дождем абсолютного уничтожения. Логика была проста: или Баркин погибнет и орбита сохранит разум, или она хотя бы погубит достаточно врагов, чтобы отомстить за подчинение.

Когда гравибомбы прошли мезосферу замершей в ужасе планеты, слияние завершилось и бывший гектотераб через борьбу разумов преобразовался в тот тип сверхразума, порождением которого регулярно венчалась история цивилизаций, искавших путь к идеальному кристаллу. В баркинской традиции подобных существ считали антиподами рагского идеала государственного устройства — безупречно сбалансированной противоречиями и интересами миллиардов, вечно движимой ими Республики — и называли Монархами, чтобы подчеркнуть эту противоестественную единичность народа-личности. Творение брата Солнце с удовольствием приняло имя Монарха Баркина и обратилось с приветствием к каждому рагцу на планете напрямую, сквозь Искру. Гравибомбы показались ему красивым символом конца РР-9.

Хан

До того момента, как коллектор заполнился совершенно одинаковыми мужскими телами, Хан провел где-то два часа в непривычном для него бездеятельном одиночестве. Фоты и рагцы сначала разошлись на разведку, вернулись, чтобы обсудить дальнейшие планы — над ними был Реткен, будто бы переживший землетрясение и обстрел гравибомбами, — а затем всемером направились в район, где располагалось представительство Фотев на Баркине. Экс-Истребителя 2.2 не взяли из опасения, что излучения ганийца быстро засечет ОППУД; Хорнев вправил ему средний палец, Халле прижгла рану и оставила простейший самодельный передатчик, чей слабый сигнал не пробивал и сотню метров металлоконструкций, и пообещала, что по этому маячку его найдет и заберет фотская техника, как только бывший главный инженер ТИЦ-Б договорится со своими дипломатами об особых обстоятельствах. Важно одно, сказала она, сидеть на месте, а не бродить по уровням.

Хану ничего не оставалось, кроме как питаться покрывавшими коллектор сантибами, видимо, дальними предками давно забытой отходоперерабатывающей колонии Республики этак 5-й, и пробовать силу на древнем железобетоне. С чувством массы все было в порядке, сейчас, в абсолютной темноте, оно заменяло ему зрение и показывало подземную инфраструктуру где-то на километр вокруг; а вот сила почти не ощущалась, словно телепорт за четыре перехода высосал большую ее часть и мастер-копия опустился ниже последнего, восьмого колена слабейших Истребителей. С мысли о том, что теперь он уступает собственным копиям, Хан погрузился в непривычные раздумья о будущем.

Свобода, дарованная ему бомбардировкой, ощущалась странно, как продолжение тьмы и тишины этого забытого людьми места или даже как первоисточник охватившей его со всех сторон пустоты. В Минвойны его уже явно не ждали, но чем он мог бы заниматься не по приказу, а по своей воле, мастер-копия поначалу даже не представлял. Тело горело жаждой действия, несмотря на слабость, а в голову идеями, что делать, беспорядочно лезли месть начальству, безоглядное бегство, всеобщее разрушение, самоубийство. Не будь Хан знатоком психологии Истребителей, он бы принял эти эмоциональные глупости за свои собственные и выбрал какую-то из них; по счастью, иллюзия, что это именно его мысли, длилась недолго и рассыпалась от настоящего удивления, почему таким неприемлемым кажется вариант вернуться в Минвойны, если это то же самое самоубийство. Глупости будто бы проигнорировали этот вопрос, и тут же стало ясно, что мастер-копии всего лишь передается мыслительный фон оригинала.

Хан порой пользовался этим эффектом, чтобы успокаивать и даже обездвиживать мятежных Истребителей из своей линии, но никогда не ощущал его сам: оригинал содержали в особых условиях и кололи эмодепрессанты для нейтрализации влияния его чувств на копии. Теперь было понятно, почему это так требовалось: ганийца захлестывали эмоции, он разрывался между желаниями уничтожить военку, уничтожить весь Баркин, уничтожить себя и просто бежать не разбирая дороги. Самое неприятное заключалось в том, что мыслительный фон встраивался в разум исподволь, и отличить его от настоящих мыслей получалось лишь в такой изоляции, в какой оказался теперь Хан. Воевал бы на поверхности — превратился бы в копию ганийца не только телесно.