Езда без правил

Наташа, наоборот, уже была полна энергии. Она быстро домела у последнего подъезда и глянула на участок тети Клавы. Там еще конь не валялся. Что это она сегодня припозднилась?

Знакомая сгорбленная фигура на скамейке под детским грибком привлекла ее внимание.

Тетя Клава, разбитная и неунывающая, сидела в пустом дворе одна-одинешенька и горько рыдала, как ребенок размазывая по щекам слезы…

Наташа бросилась к ней.

— Что с вами, тетя Клавочка?

Та подняла на Наташу залитое слезами лицо, по-старушечьи пошамкала губами.

— Что с нами… Что ж с нами со всеми теперь будет?!. Ох, горе, вот горе…

В ее всегда веселых глазах был такой трагизм, что Наташа не на шутку перепугалась.

— Что, Клавочка, милая? Какое горе?

— А ты что, не знаешь ничего? — снова всхлипнула та. — Сейчас вот только передали…

У Наташи все похолодело внутри, а сердце словно оборвалось и бухнуло тяжелым камнем где-то в ногах.

— Что, война? — в ужасе спросила она.

— Да какая там война, типун тебе на язык! — воскликнула Клава и снова зашлась в безудержном плаче. — Брежнев умер…

— Да что вы? Правда? — изумленно воскликнула Наташа.

Генсек, во времена прихода к власти которого она родилась, казался бессмертным.

— Ой, напугали… — Она облегченно вздохнула и присела рядом с Клавой на лавочку. — Так что ж вы так убиваетесь? Он же уже старенький был, вон, еле ходил…

— Так ведь теперь мы все помрем, — со вздохом объяснила сквозь слезы тетя Клава. — Старые люди говорили, что как Брежнев помрет, так ядерный взрыв будет и конец жизни настанет.

— Вот глупости-то! — фыркнула Наташа. — Клавочка, миленькая, вы же умная женщина, что ж вы всякой ерунде верите?

— Да не чушь это, — убежденно ответила Клава. — Я сама свидетелем была. Едем мы, это, на дачу в автобусе. Лет десять назад. А дорога через лес идет. И стоит на дороге старичок, голосует. Шофер остановился. «Садись, — говорит, — дед, подвезу». А старичок в автобус зашел, посмотрел это так на всех и говорит: «Везти меня никуда не надо. А послушайте, что я вам скажу. Душу свою спасайте, Богу молитесь, потому, как только Брежнев умрет, силы ядерные на земле из-под контроля выйдут и вся планета погибнет». Сказал так… и пропал… Вот те крест!

Наташа против воли почувствовала, как по спине пробежали мурашки.

— Да сумасшедший какой-то людей пугал, — сказала она.

— Не веришь? — вздохнула Клава. — А то знамение было. Бабки вот тоже говорят, что в Библии про это написано… Господи… — Она утерла глаза и добавила своим обычным тоном: — Хоть бы погулять успеть напоследок… А то как долбанет, а мы не нажились, не налюбились! Вот горе-то…

Наташа рассмеялась и тут же спросила серьезно:

— Тетя Клава, а это не трёп?

— Да я сама только что по телеку слышала, — обиделась Клава.

У газетного киоска, несмотря на ранний час, вилась длинная очередь. Газеты с траурным портретом на первой странице шли нарасхват. Люди здесь же, у киоска, разворачивали их, быстро пробегая глазами строчки правительственного сообщения.

Целая эпоха только что окончилась на их глазах. Эпоха определяющих пятилеток, экономной экономики, «Малой земли» и «Целины», многочисленных Золотых Звезд Героя, пышных помпезных съездов и ядреных анекдотов на прокуренных кухнях.

И что теперь придет ей на смену? Как все повернется, переменится, или потечет по-старому? Чего ждать? К какому берегу прибиться? Завернут разболтавшиеся гайки или позволят дребезжать дальше?

Эх, верно сказал Конфуций: «Не дай вам Бог жить в эпоху перемен»…

Свадьбы и похороны вызывают у обывателей неизбывный интерес. Тем более когда это касается первого лица в государстве.

Несколько дней вся страна пристально следила и обсуждала предстоящие перемены и перетасовки. Тридцать лет со дня смерти Сталина не было события такого значения. И теперь все интересовались: как будет обставлен траур? Где похоронят? Кто скажет надгробную речь? Ходили слухи, что с речью от лица правительства выступит будущий преемник. И все терялись в догадках — кто же?

В этот тусклый ноябрьский день вся страна приникла к экранам телевизоров, наблюдая прямую трансляцию из Колонного зала и с Красной площади.

В институтах отменили занятия, однако строго-настрого обязали прийти на траурный митинг. Кстати, можно было и не бегать с журналом посещаемости — явка и так была стопроцентной. Студентам было интересно потолкаться вместе и обменяться новостями и замечаниями.

В фойе стоял включенный телевизор.

Громкая траурная музыка перекрывала шепотки и разговоры в группе студентов, которые переминались с ноги на ногу, внимая речи представителя кафедры марксизма-ленинизма.

К счастью, он не рискнул приглушить у телевизора звук, и потому его тихий бубнящий голос перекрывался доносящимся с экрана голосом диктора:

— Представители трудовых коллективов Москвы прощаются сейчас с дорогим Леонидом Ильином… Представители всего трудового народа проходят в эту минуту по Колонному залу в скорбной процессии… — синхронно зачитывал свою речь оратор.

Наташа хихикнула.

— У него хронометраж по минутам, — шепнула ей соседка. Они стояли у самой лестницы с группой однокурсников, раздумывая — смыться сейчас или попозже.