Ежегодный пир Погребального братства

Конечно, Рашель, скорее всего, и не подозревала о страсти, которую она вызывала у Антуана; пересекая площадь Трибунала, она видела, что сапожник с ней очень любезен, но и весь добрый город Ниор оказывал Рашели благосклонность — у нее покупали букеты и буржуа, и торговцы, и солидное начальство, покупали за хорошую цену, — по слухам, приценивались и к другому товару, но вдали от людских глаз. Конечно, Антуан был слеп и глух к тому, что — дойди они до него — он назвал бы мерзкими завистливыми сплетнями; на самом деле никто ничего толком не знал; Рашель со своей красотой прогуливалась по всему городу; иногда проезжала в открытой коляске, запряженной парой холеных лошадей с каким-нибудь прилично одетым господином — наверняка на пикник в Ла-Руссиль, где так приятно сидеть у кромки воды, под большим платаном, — невинная загородная прогулка, хорошие ткани и красивые шляпки. А что все эти кавалеры на самом деле были женаты, Антуана вообще не волновало, поскольку он о том не подозревал. Не в силу природной наивности, а просто искренняя и нежная любовь к Рашель делала его совершенно слепым. Он весь день не выпускал из рук шило, иглу и ножницы; святой Криспин, покровитель сапожников, к нему благоволил, и дело процветало. В Ниоре, городе дубильщиков, шкуры были отменного качества и дешевы. Из свиной или воловьей кожи получались чудные туфли с красивыми и прочными деревянными каблуками. Ах, если бы он только осмелился, он бы предложил Рашель зайти к нему в лавку, он снял бы мерку с ее изящных ножек и стачал бы ей чудную пару ботинок. Всегда не хватало духу. Не раз, когда она шла мимо, он говорил себе: завтра. Завтра точно решусь… но на следующий день он только почтительно приветствовал ее, как приветствовал ее вчера и позавчера, кляня уходящее лето и близкое осеннее ненастье, которое вот-вот лишит его ежедневной улыбки Рашель.

Однажды, незадолго до конца лета, в начале сентября, когда Ниор пахнет рыбьим жиром и тиной, а вода у мостов стоит так низко, что кажется, сами болота добрались до города вместе с мошками и стрекозами, Рашель впервые вошла в лавку Антуана. Он едва сумел справиться со смущением. Он выслушал ее (или дал себя убаюкать ее голосу — такому особенному, глуховатому, будто надтреснутому) и пробормотал в ответ какую-то глупость. Он весь дрожал. Поспешно выхватил у нее из рук туфли. По этому образцу? Да, по этому. Позвольте снять мерку с левой ноги. Левая часто бывает больше. Не смейтесь, ноги у людей всегда разные; нам, сапожникам, это прекрасно известно. Антуан сам ужасался своей тупости. Ему так хотелось держаться остроумно и обаятельно. Рашель была мила, благоухала незабудками и корицей. Она улыбалась. На ней было белое платье с красным кантом, в вырезе угадывался верх груди. Антуан не мог ее удерживать. Ему хотелось взять ее в жены. Она вернется за обувью. Я сошью ей ботильоны — самые красивые в мире. Антуану хотелось тут же приняться за работу. Для Рашель.

Послышались два выстрела, резких и громких, словно доски упали с немалой высоты. Он без памяти бросился на улицу, Рашель лежала на ступенях Дворца правосудия; охранник с трудом удерживал женщину с искаженным лицом, которая размахивала револьвером и что-то орала, чудовищно разевая рот. Антуан узнал Габриель, жену судебного делопроизводителя, ее вульгарное и злобное лицо. Охранник сумел завладеть оружием и теперь смотрел на лежащий у него на ладони револьвер ошарашенно, не веря своим глазам. Антуан рухнул на колени и поднял Рашель на руки; она дышала слабо, с жутким свистом пробитого баллона; на живот и бедра Антуану текло что-то теплое, липкое. Антуан укачивал Рашель и пел: красавица, ты только пожелай… мы будем спать с тобою… Ты только пожелай… И до скончанья века. И до скончанья века.

II

ПАЛЕЦ НА НОГЕ ПОВЕШЕННОГО

Что может кричать человек, верующий в разум? Он может кричать лишь одно: что бы ни случилось и что бы ни было мне показано, оно должно иметь рациональное объяснение. Жиль Делез. О Лейбнице

За два года до этих событий, в миг рождения кабана, принявшего в себя душу отца Ларжо, в тот самый миг, когда благородное животное с визгом припало к розовым сосцам матери — в яме меж двух корней, во мшистой дубовой складке, — вслед за тем, как старый священник мирно почил несколькими минутами ранее и сердце его внезапно остановилось, Матильда, обнаружив тело, покинутое душой, заплакала горючими слезами, опустилась рядом на колени, и взяла его за руку, и поняла, что он мертв, и стала молиться.