Эжени флиртовала… Женщины времен Июльской монархии

Лживость обеих историй, сочиненных явно наспех после того, как была обнаружена беременность, очевидна. В Голландии молодой граф узнал о видах на него. Он был вынужден занять шесть тысяч франков для того, чтобы совершить поездку в Италию, где получил окончательные инструкции… Граф оставался здесь инкогнито, и те немногие люди, которые его видели, нашли, что он был очень грустен. С тех пор как он находится в Палермо, этого мнения придерживаются все. У молодого графа не хватило сил до конца сыграть свою роль; отцовство это его явно гнетет, и герцогиня даже решила удалить отсюда ребенка. Меня два раза приглашали к принцессе, и я нашел ее сильно изменившейся. Ее веселье показалось мне явно наигранным. Уж коли мало тех, кто верит в женитьбу, то еще меньше доверия у людей вызывает отцовство графа Эктора. Но все уверены в том, что, будучи человеком преданным идее и романтичным, он согласился прикрыть своим именем столь не к месту происшедший несчастный случай. Все также полагают, что, как человек честолюбивый и доверчивый, он в глубине души не испытывает, однако, столь уж сильного неудовольствия от того, что довольно близко находится от богатства принцессы, которая, по его мнению, должна добиться новой Реставрации».

И наконец, существует серьезный документ, который окончательно разрушает версию о тайной женитьбе в Италии. Это – копия, собственноручно снятая госпожой дю Кайла с одного из писем Марии-Каролины из Блея, адресованного Оливье Бурмону и пришедшего в Гаагу 12 апреля 1833 года, то есть за два месяца до родов. Письмо, очевидно, было зашифровано:

«На всю свою жизнь, дорогой мой Оливье, я сохраню признательность к Вам за то, что Вы сообщили мне о чувствах графа Эктора. Я сама напишу ему о том, как я признательна и тронута его предложением, которое с глубокой благодарностью принимаю, и заверю его в том, что отныне сделаю все, что в моих силах, чтобы он был счастлив.