Эжени флиртовала… Женщины времен Июльской монархии

«Карл X больше никогда не должен возвратиться в Париж, где он пролил кровь своего народа. Республика принесет нам многочисленные беды и рассорит со всей Европой. Герцог Орлеанский был под Жеммапом. Герцог Орлеанский шел в огонь под трехцветным знаменем, и только он один может еще носить эти цвета. Никого другого нам не надо. Герцог Орлеанский уже определил свою позицию: он принимает Хартию, чего мы всегда хотели. Он получит корону из рук французского народа».

Когда эту прокламацию уже запускали под пресс, Минье выразил сомнение:

– Все это прекрасно, но мы не предупредили самого герцога Орлеанского.

Тогда Тьер изменил последние две фразы:

«Герцог Орлеанский не определил свою позицию: он ждет, когда мы выскажем ему свои пожелания».

На другой день, 30 июля, эти прокламации были расклеены по всему Парижу. И пока зеваки с некоторым удивлением читали ее, господин Тьер, надев белые чулки, туфли и свою большую шляпу, сел на пони, позаимствованного у сына маршала Нея, и после многочисленных происшествий приехал в замок Нейли, летнюю резиденцию герцога Орлеанского.

Его приняли герцогиня Мари-Амелия и сестра Луи-Филиппа мадам Аделаида.

– Его королевского Высочества нет дома.

Марселец, отчаянно жестикулируя, стал объяснять, что должен непременно увидеться с герцогом, и как можно скорее. Мадам Аделаида слегка замялась. Ей было непросто объяснить, что братец ее, едва заслышав первые выстрелы, поспешил укрыться у одного знакомого лесничего в Ренси.

– А в чем, собственно, дело? – спросила она.

Тьер знал, что мадам Аделаида имела очень большое влияние на принца.

– Палата депутатов, – сказал он, – решила назначить герцога Орлеанского главнокомандующим войсками королевства. Надо, чтобы Его королевское Высочество немедленно прибыли в Париж.

Изумленные женщины и не подумали спросить у господина Тьера, кем он был послан к представителю младшей ветви династии и кто именно направил его в Нейли. Счастливая забывчивость! Ведь маленькому журналисту было бы очень трудно признаться в том, что инициатором его поездки была всего лишь госпожа Досн…

Вечером того же дня герцог Орлеанский вернулся в Пале-Рояль.

А 9 августа он стал королем Франции…[8]

Преисполненная радости госпожа Досн расцеловала своего маленького Тьера.

Уж теперь-то у нее будет превосходный и самый известный политический салон в Париже…

Спустя три недели после революционного праздника «Трех храбрецов» парижане, изгнавшие последнего представителя рода Бурбонов и развесившие повсюду трехцветные флаги, перестали интересоваться политикой[9].

И пока маленький Тьер, получивший пост генерального секретаря министерства финансов, старался стать министром и добивался назначения господина Досна, мужа своей любовницы, главным казначеем министерства, все жители улицы пели, танцевали, объедались мороженым и проявляли громадный интерес ко всяческим сплетням. К тому же парижанам представился случай посмеяться над одной забавной историей.

25 августа, в День святого Людовика, жена одного адвоката по фамилии Бодез устроила небольшой прием. «Нельзя не похвалить эту даму за желание отпраздновать день ангела своего мужа, – пишет поведавшая об этой истории госпожа Васси. – Но увы! Она была большой проказницей и надумала пригласить на праздник в честь мужа и своего любовника, молодого биржевого маклера. Эта ее затея явилась причиной ужасного скандала»[10].

Во время приема мэтр Бодез предложил гостям посмотреть его коллекцию механических игрушек. Все с радостью согласились.

– Некоторые из них, – сказал он с гордостью, – очень похожи на те создания, что сотворила сама природа.

Госпожа Бодез заявила, что останется в салоне для того, чтобы приготовить новые прохладительные напитки.

– Я вам помогу, – заявил галантный маклер.

«И вот все гости пошли за адвокатом. Целый час мэтр Бодез демонстрировал восхищенным гостям, как работают его механические игрушки: клюющая зерно курица, поющие птицы, куклы, танцующие медленный танец, бегущие собаки, игроки в шахматы».

– Но это – пустяки, – сказал адвокат, откашлявшись. – Пойдемте, я покажу вам мою самую прекрасную механическую игрушку, чьи движения доведены до совершенства.

Подведя гостей к маленькому будуару, он толкнул дверь:

– Смотрите же!