Ежевичная водка для разбитого сердца

Мать, разумеется, ответила «нет», вся лучась внутренним покоем и злоупотреблением книгами по искусству дзен. Я снова ущипнула Катрин, чтобы она не вздумала продолжать спор, и попыталась отвлечь ее, заметив, что чары Эмилио, искренни они или нет, работают. Идеальная жена, с блестящими глазами и порозовевшими от выпитого щеками, сияла улыбкой и с увлечением расспрашивала Эмилио об изумительной культуре его родины. Мы понаблюдали за ними, пока моя мать не заявила с понимающей улыбочкой: «Ну да… все мы когда-нибудь клевали на удочку краснобаев, верно?» На другом конце комнаты мой отец вовсю очаровывал Максима и еще двух моих друзей, которые были явно покорены его энергией и заразительным хорошим настроением.

Я одобрительно похлопала мать по спине и подошла к ним. Некоторых из моих друзей я видела в первый раз после «событий». Два месяца мой мир ограничивался Катрин и Никола, к которым позже добавился Максим. Я была рада увидеть другие лица после такого долгого перерыва. Теперь они смотрели на меня как на выжившую после смертельной болезни и были довольны, что я в прекрасной новой квартире, в отличной форме и как будто совсем оправилась.

– Не думай, что все так просто, – сказала я Франсуа, старому университетскому другу. – Я провела недели в слезах и соплях.

– По тебе не скажешь, – ответил он. – Ты… ты просто сияешь!

И я заворковала, как девчонка. Кое-что немного смутило меня: несколько друзей, расцеловавшись со мной и осведомившись о моем самочувствии и моем сердце, сразу сказали, что им никогда особенно не нравился Флориан. Слишком холодный, слишком сдержанный, слишком высокомерный, объясняли они, а мой отец подливал масла в огонь, имитируя – весьма приблизительно – его акцент.

Я быстро свернула этот разговор и пошла за бейлисом с водкой и мятным ликером: мне было грустно и почти обидно. Неужели люди искренне верят, что делают правильно, когда столь настойчиво твердят мне, что человек, которого я так любила и все еще люблю, того не стоит? Наверное. Но я была немного сердита на них, в основном потому, что мне от этого хотелось со всех ног кидаться защищать Флориана. Максим подошел ко мне у барной стойки и незаметно приобнял за талию, взглядом спрашивая, все ли в порядке. Его забота, участие и деликатность были таким бальзамом на сердце, что мне захотелось его поцеловать. Но я сдержалась, опасаясь комментариев отца, и только посмотрела на него с такой улыбкой, что мать две минуты спустя попросила представить ей моего нового любовника.

А мой новый любовник уже хохотал во все горло над сальными шутками отца.

– Слушай, отец у тебя замечательный, – сказал он мне, когда я подошла.

– Да, я знаю… он так действует на мужчин за тридцать.

Я повернулась к отцу:

– И пожалуйста, не надо шуток о твоем воздействии на женщин за тридцать, о’кей? Теперь, когда я достигла этого возраста, лучше не стоит.

Отец в ответ преувеличенной мимикой показал, что наступили на горло его песне, отчего Максим и Франсуа покатились со смеху. Я тоже улыбнулась и в десятый раз за вечер подавила в себе желание прижаться к Максиму.

Хотя это был вполне естественный порыв – я чувствовала почти физиологическую тягу к этому телу, к этим рукам, которые, я знала, жаждали меня обнять. Но у меня не хватало духу, так сказать, «официально оформить» перед близкими отношения, которые для меня еще таковыми не были, а демонстрация влечения и нежности на людях страшила меня больше, чем признание того факта, что мы спим вместе, о чем почти все гости и так уже знали.

– Классный он, твой новый парень, – сказала мне Одреанна, когда мы любовались закатом солнца с балкона.

Еще не успев дослушать, я возразила:

– Он не мой парень! – так поспешно, что Одреанна вздрогнула.

– Да ну, расслабься? Это твоя мать мне сказала, что он твой парень?

Я бросила гневный взгляд на мать, которая смеялась с отцом и Жозианой на диване в гостиной.

– Он не совсем мой парень, – добавила я спокойнее. – Он скорее…

– Парень для секса? – спросила Одреанна как ни в чем не бывало.

– О БОЖЕ, откуда ты знаешь это слово?

– Во-первых, это три слова? И мне четырнадцать лет?

Я посмотрела на ее еще детское личико, накрашенное гуще, чем мое.

– Хорошо, хоть сигарету у меня еще не просишь, – сказала я.

– Фу, курить – гадость… В моем классе есть такой обалденный парень, он предлагал мне встречаться, но он курит, и, короче, я ни в какую?

– Стало быть, ты уже начала встречаться с другими парнями?

– Ну, так и ты тоже!

– Да, да, это не в упрек… – Я улыбнулась ей. Густо подведенные черным глаза придавали ее личику суровое выражение. – А как ты видишься с тем…

– С Уильямом? Да никак. Он хотел опять со мной встречаться, а я, типа: «Хм… нет?»

Ее «хм… нет?» было конденсатом презрения и оскорбленного достоинства, какой мне редко приходилось слышать, и я не удержалась от смеха.

– Слушай, – сказала я. – Браво. Ты крутая. Куда круче меня.

– А ты бы не сказала «нет» Флориану?