Ежевичная водка для разбитого сердца

– Пью, – отозвалась она. – Еще только четверть шестого, а молодежь выдула все шампанское.

Я не удержалась от улыбки: это же надо, какое лукавство – она одна выпила не меньше двух третей бутылки. Я достала два чистых стакана и поставила перед нами.

– Красивый мальчик, а?

– Слушай, в самом деле, завязывай говорить как старая тетушка при молодых, – фыркнула Катрин.

– Это сильнее меня!.. Серьезно… Чертовски красивый мальчик, правда?

– Ну да! Это невыносимо!

– Ой, брось. Это классно.

– Суперски, – согласилась Катрин, наливая нам вина по полной, – но невыносимо.

– Да, знаю. Невыносимо, мать его.

Мы чокнулись с горечью и с радостью, что делим эту горечь.

– Как ты думаешь, они уже спят вместе? – спросила Катрин.

– Не знаю. Думаю, еще нет. Но она мне сказала, что он «the one».

– Я была в этом возрасте, когда в первый раз… – Снова это многозначительное цоканье языком, так задевшее давеча Одреанну. – Но боже мой, это не был «the one».

Мы все давно знали историю первого раза Катрин, в высшей степени забавную, перипетии которой менялись всякий раз, когда она нам ее рассказывала, но там неизменно присутствовали диван в подвале, песня Франсиса Мартина и, само собой, преждевременное семяизвержение.

Катрин отпила огромный глоток вина и громко фыркнула.

– Блин, – простонала она. – Мне тридцать четыре года, и я терплю докторов-женоненавистников, а твоя сестренка трахается с идеальным юношей. Это невыносимо!

– А я рада за нее, – сказала я, не дожидаясь взгляда Катрин, который недвусмысленно дал бы мне понять, что я завралась по самые уши, как сказал бы мой отец. – Но все-таки… сидим мы тут с тобой, как две дуры, ты со твоим доктором, я со своими страхами и нерешительностью, мать ее, а она-то расцвела… Она же подросток, черт возьми, ей полагается быть закомплексованной, неуверенной в себе и неуклюжей!

– Напомни-ка мне, сколько нам с тобой лет? Боюсь, это как раз про нас.

Я рассмеялась, и мы снова чокнулись.

– Ладно, – сказала Катрин. – Пора идти, Нико ждет.

Никола ждал нас на террасе бара, которую теплое солнце наполнило перевозбужденной и уже немного пьяной публикой.

– Как дела, девочки? – спросил он, увидев нас под ручку.

– Рвем и мечем, – ответила Катрин.

– Я так и думал… Ребенка делаем?

– Ребенка делаем. Мари! – крикнула Катрин официантке. – Нам бутылку белого, пожалуйста. Шар-доне!

Никола посмотрел на меня и выговорил одними губами: «Ты пьяна?», и я в ответ показала рукой: «Немножко». Он улыбнулся.

– Как все прошло? – спросил он нас обеих.

– ОФИГЕННО! – крикнула Катрин.

Чтобы завести ее, много не надо было. В ее устах наш поход в клинику превратился в феминистскую эпопею с бесчисленными перипетиями. Она подражала доктору, утрировала его реакции, – в какую-то минуту я даже подумала, что ее отчет закончится хроникой эпической битвы, состоявшейся в кабинете врача, из которой она вышла победительницей с трофеем – флаконом спермы. Никола слушал ее, смеясь и время от времени поглядывая на меня, чтобы я подтвердила или опровергла особенно неправдоподобную информацию типа: «Клянусь тебе, Нико, док наделал в штаны».

– А что вы делали потом? – спросил Никола, когда через час бутылка вина опустела, а Катрин наконец умолкла.

– Мы пошли ко мне, – сказала я. – Заходила моя сестренка. С новым другом.

– Ах, вот как?

– Угу. Пока мы бегаем по клиникам оплодотворения и ломаем голову, что делать с нашей жизнью, как подростки-переростки, моя сестра, которой как раз и полагается быть подростком, переживает идеальную любовь. Мы решили, что это невыносимо.

– Да, кстати, – сказал Никола.

– Что?

– Я кое-кого встретил.

Он сказал это почти робко и, судя по встревоженному взгляду, брошенному на кузину, побаивался.

И не зря – через несколько секунд, необходимых, чтобы переварить эту новость, Катрин завопила:

– ТЫ ИЗДЕВАЕШЬСЯ?

– Нет…

– Это же НЕВЫНОСИМО!

Все смотрели на нас – я-то за годы дружбы с такой экспансивной (и гордой этим) особой, как Катрин, привыкла, а вот Никола это всегда немного смущало.

– Черт возьми, – сказал он, – что ты, как в дерьмо наступила, Кэт, я всего лишь сказал, что кое-кого встретил. Поэтому я и хотел с вами увидеться.

– Где она? – спросила Катрин, бросая вокруг убийственные взгляды.

– Ее здесь нет… я хотел поговорить с вами до того, как вас познакомлю… Черт, я же правильно сделал, разве нет?

Я энергично закивала. Надо сказать, и я была не чужда ревности. Мы с Катрин уже давно привыкли к мысли, что Никола так и останется вечным холостяком при нас. Я, конечно, теряла куда меньше, чем Катрин, долгие годы делившая с ним квартиру. Ни Никола, ни Ноя, да еще и этот гипотетический младенец на подходе – перспектива была ужасная, и я видела, каких усилий ей стоит не выглядеть избалованным ребенком, не натянуть одеяло на голову и не расплакаться.

– Это… это серьезно? – спросила она.

Она сама уже знала ответ. После ухода матери Ноя Никола никогда никого с ней не знакомил. Он коллекционировал приключения на один вечер, но ни с кем не связывался всерьез и, главное, никогда не произносил слов: «Я кое-кого встретил».