Ежи и К (СИ)

Завывая, как раненый олень, Нилсир, не в силах выговорить ни слова, отвернулся от зеркала и протянул мне прядь волос, украшенную блестящими бантиками.

— Ежи… Мы с Ежи… играли в парикмахерскую… — сквозь всхлипывания выдавил папА, — игрушечными ножницами и расческами. А когда я отвлекся, он взял настоящие и отреееезал мне прядку прямо с затылкаааа.

Оооо, нет! Волосы для папА всегда были гордостью и им он посвящал много времени и сил, чтобы они всегда выглядели идеально. И длина, и идеальное состояние моих волос тоже его заслуга.

— Мими-папА! Милый! Не отчаивайся так! Сегодня же поедем в парикмахерскую и нарастим тебе эти пряди. Будет так же, как было. Никто даже не догадается, вот увидишь! — Я прижимал к себе папу Лиатта, который мне стал родным за эти годы, и гладил по волосам, натыкаясь на бантики, заколки и украшения.

— Да? — Красные заплаканные глаза Нилсира засветились надеждой. — Правда? Лиатт, сынок, скажи мне, пожалуйста, в кого пошел наш Серхио? Ты же был послушным, милым мальчиком в детстве.

Мы с ним взглянули на диван, где Мэд сидел рядом с Ежи и гладил того по спине, успокаивая.

— Думаешь, в Мэдирса пошел? — подавляя остаточные всхлипы, произнес папА.

— Пират и его пиратёнок, — улыбнулся я, точно зная, в кого пошел Ежик.

Мэд тихо и ласково уговаривал Ежи, поглаживая большой рукой по вздрагивающей спинке:

— Серхио, малыш, отец приехал, а ты меня видеть не хочешь? Ну, повернись ко мне. Дай я тебя поцелую. Я так соскучился по тебе, Ежинька.

— Ты теперь не будешь меня любить. Я плохой, я некрасивый, — бубнил в подушку рыжик, вцепившись бледными ручками в диван.

— Глупости, сынок. Конечно же, буду. Я буду любить тебя всегда. Ты же мой любимый сыночек.

Мэд мог бы силой оторвать Ежи от дивана, но мои уроки не прошли даром. Он ценил свободу изъявления всех своих домочадцев, памятуя, какие последствия могут быть, если грубо настаивать на своем. Психосоматика на слова «мой маленький» у меня уже давно прошла, но Мэд запомнил урок навсегда.

Ежик заворочался на диване и, развернувшись лицом к нам, сел, испуганно обводя всех взглядом, блестя залысиной на лбу. К залысине был криво приклеен пучок отрезанной челки.

— Мапа! Я случайно! Оно само! — прикрывая ладошкой выстриженную челку, пробормотал Ежи.

— Пресвятые белочки! — три голоса слились в один.

— Ага, блядь! — подтвердил сынок, грустно качая головой и стараясь снова не расплакаться.

Я хрюкнул, прикрывая рот рукой, вспоминая как Мишук перед первым классом сам подравнял себе челочку, не так кардинально, конечно, но… Как мои гены могли передаться Ежику — я не знал, но он был настолько моим по характеру, что мы с Мэдом диву давались каждый раз.

После парикмахерской, где папА нарастили недостающую прядку, а Ежику придали видимость прически на голове, уговаривая, что теперь будем считать это новой модой, после праздничного застолья по поводу возвращения Мэдирса домой, вручения и разбора подарков, Мэд укладывал Ежика спать, читая мои книжки со сказками, которые мы привезли с Земли.

Ежик смешно зевал, потирая глазки, но не выдержал, сладко вздохнул, прикрыв веки, и пробормотал:

— Как же я люблю тебя! Я никогда больше не буду стричься, честное омежье!

А в спальне Мэдирс имел со мной серьезный разговор.

— Если будешь говорить междометиями, я тебе устрою местоимения, Лиатт.

— Мэдди, честное омежье, я больше так не буду!

И он в очередной раз поверил.

====== Я художник, я так вижу. ======

Спускаясь по ступенькам из дома, перекинув через плечо полотенце, я шел к бассейну и внезапно увидел прямо перед крыльцом, возле дома, рисунок члена с яйцами.

Нет, надо поговорить с Ежи, эти его интересы к половым органам до добра не доведут.

Рисунок мелом был в человеческий рост, кривоватый огромный орган с не менее огромными яйцами по бокам был значительно больше Ежика.

Или попросить Мэда с ним поговорить на эту тему? Но, что совершенно точно, пора нанять ему учителя рисования. Мальчик рисует везде, где бывает. В его комнате оборудован холст с рулоном бумаги, куча красок; бессчетные фломастеры, ручки и карандаши, в стаканчиках, красиво расставлены на столе, но там и тут на обоях, на каждой стене, каждый день находятся новые рисунки. Я уже устал объяснять ему, что рисовать нужно только на бумаге.

Я успел свернуть в раздумьях на аллею, как от входа в дом послышались голоса папА и Ежи, идущих в теплицу.

— Серхио! Опять! Зачем ты нарисовал здесь большой член? Что мы с папой тебе говорили, дорогой?

— Дедуля! Это же чебурашка! Помнишь, из мультика? «Теперь я чебурааашка и каждая дворняяяжка при встрече лапу другу подает», — пропел Ежи.

— Ох, дорогой, прости! Прости, дедушка плохо видит, и неправильно понял. Но все равно, мы же договаривались, что рисовать нужно на твоем холсте в комнате, — затихал голос Нилсира вдалеке.

— Нилси! Ну, как ты не понимаешь! Там чебурашка не поместился бы! Он же воооон какой большой! — оправдывался сынок.